Преданная демократия. СССР и неформалы (1986-1989 г.г.)
Шрифт:
Вспоминает Г. Павловский, который был в то время связным с кругом либеральной интеллигенции, собиравшимся у Гефтера: «Квартиру тогда посещали Левада, Шейнис, Лен Карпинский и другие будущие участники клуба „Московская трибуна“. С соблюдением всех правил конспирации стал наведываться Юрий Афанасьев – s качестве связного от советника Горбачева Черняева, за которым стоял Александр Яковлев. Через квартиру Гефтера прокручивались вопросы, интересовавшие либеральное крыло Политбюро, включая Горбачева, – например, нужно ли выпускать фильм «Покаяние». Из участников обсуждения фильма не видел никто».
Кагарлицкий к этому времени воссоздал небольшой кружок, собиравшийся в каморке лифтера – новом месте его работы. Туда ходил М. Малютин, кандидат в члены КПСС. В «лифтерку» заходил В. Корсетов, студент-историк, работавший на заводе и потому располагавший реальными знаниями о производстве. Впрочем, у него были и свои выходы на диссидентскую среду. Общими знакомыми кружок в «лифтерке» был связан и с другими кружками подобного рода. Кагарлицкий, благодаря своему знакомству с Р. Медведевым и некоторыми зарубежными социалистами, интересовавшимися судьбой бывших «молодых социалистов», получал тамиздат, что привлекало к нему «ищущую» интеллигенцию.
Приход бывших диссидентов обогатил Клуб социальных инициатив политическим опытом. Но клуб стал не новой диссидентской группой, а организацией нового типа. В отличие от лидеров других группировок, появившихся в это время, клуб поставил своей задачей не убедить остальных в своей правоте, а перезнакомить «неформалов» между собой, создать сеть координации общественного движения.
По-настоящему Клуб социальных инициатив начался с горы писем.
Один из основателей клуба Глеб Павловский вспоминал: «Первое, что я увидел, когда вошел, – это была гигантская куча писем. Для меня как для диссидента и человека с историческим образованием это было очень сильное впечатление. Советская власть тщательно оберегала нас от писем трудящихся. Это был охраняемый стратегический ресурс. Я кинулся к этим письмам. Над ними уже трудился Боря Кагарлицкий».
Эти письма имели такую историю. В рамках политики «нового мышления» был создан официальный Фонд за выживание человечества с участием Велихова. Горбачевцы подумывали, что это будет площадка сближения с США, туда записали множество официальных деятелей двух стран, включая американских сенаторов и академика Андрея Сахарова. В рамках этого фонда планировалось поддерживать всякие творческие начинания. В частности, была высказана для обсуждения идея строительства города будущего – как бы он мог быть устроен. Вот в рамках этих обсуждений новосибирский энтузиаст поддержки балета Геннадий Алференко написал статью, которая даже привлекла внимание Горбачева.
Точнее, сначала статья попалась на глаза Раисе Горбачевой, которой понравилась идея поддержки социальных изобретений, высказанная в статье. Михаил Горбачев поддержал создание при «Комсомольской правде» Фонда социальных изобретений. Алференко оперативно создали возможности для работы в Москве.
Фонд социальных изобретений мог стать структурой отбора идей, лабораторией реформ, привлекающей интеллектуальный потенциал местных энтузиастов, а возможно – и центром выстраивания структуры гражданского общества, лояльной Горбачеву. Но не стал. Во-первых, Горбачев вообще мало заботился о создании своей партии за пределами КПСС (что станет одной из причин его дальнейшего поражения). Во-вторых, Алференко оказался непригодным человеком для сложных политических игр. Он сторонился «опасной» политики, предпочитая бизнес. «В 1987 году он ходил вокруг встречи неформалов в клубе „Ударник“, но войти в здание так и не решился» – вспоминал позже Г. Павловский. В следующий раз Алференко влез в политику только в 1989 году, участвуя в организации американского турне Бориса Ельцина [21] . А в 1986-м официальная структура Алференко не взяла на себя миссию поддержки социального изобретательства, которая могла бы придать его фонду исторический смысл, и история протекла мимо официальных структур.
21
Суханов Л. Три года с Ельциным: Записки первого помощника. – Рига, 1992. – С. 87.
Письма, пришедшие в ответ на статью Алференко в редакцию «Комсомольской правды», хотелось как-то обработать – а вдруг там содержатся какие-то интересные «социальные изобретения». Алференко не стал этим заниматься, собственных сил для этого в редакции не было, и тогда обозреватель Валерий Хилтунен [22] , который знал цену таким письмам, решил передать их социологам-неформалам. Они перетащили на Арбат семь пятидесятикилограммовых мешков с корреспонденцией «Комсомолки».
22
Валерий Хилтунен прошел путь от юного участника коммунарского педагогического движения до матерого журналиста «Комсомолки». До сих пор неутомимый Хилт разыскивает различные проявления общественной активности и рассказывает о них другим. (См. Шубин А. В. От «застоя» к реформам. – С. 526—527.)
Вспоминает Г. Павловский: «Хилтунен всю жизнь искал ростки нового и их поддерживал. А лучший способ поддержать – это об этом написать. Тут пришел вал писем. Что с ними делать? Хилтунен предложил „Нашему Арбату“ взять письма на обработку. Компьютерщики на каспаровской технике занимались компьютерным обучением, значение которого мы тогда не очень понимали, а неформалы разбирали письма. Мы читали эти письма, группировали их. Я выходил через них на различные группы». Пельмана как социолога увлекли письма, и Хилтунен мог с чистой совестью заняться еще чем-нибудь интересным. Дело потянул Пельман, который создал в «Нашем Арбате» секцию по обработке писем.
Письма открыли «отцам-основателям» Клуба социальных инициатив бескрайний мир народной инициативы. Подавляющее большинство инициатив, вышедших тогда на клуб, представляли собой или типичные группы старого неформального движения, которые не желали политизироваться и просто хотели обзавестись контактами в Москве. Было много людей с идеями-однодневками или не социальными, а техническими изобретениями вроде необходимости высаживать строевой лес вдоль железной дороги, чтобы можно было спиливать и загружать его с помощью специальных поездов. Большинство авторов писем не были готовы бороться за воплощение своих идей в жизнь и тем более рисковать ради этого. Как только выяснялось, что речь идет об оппозиционной политической деятельности, респонденты прекращали контакт. Но и в этих условиях коэффициент полезного действия работы с письмами был очень велик. Они позволили создать костяк широкой системы контактов. На эту сеть инициативные люди уже выходили сами через общих знакомых и по собственной инициативе.
Клуб на Арбате унаследовал социальную микросреду неформального движения, которая разительно отличалась от диссидентской.
Г. Павловский вспоминает: «Разница между диссидентской и неформальной средой для меня была абсолютной. Когда в 1986 году я обнаружил неформальную среду, для меня это был совсем другой мир. В философии диссидентства сама возможность существования этого мира исключалась.
В 1986 году я нашел живое опровержение характерной для диссидентства концепции противостояния – живую среду вне этих двух полюсов, претендующих на монополию. Эта среда была третьей и не нуждалась в том, чтобы позиционировать себя в отношении двух других. Причем было очевидно, что она существовала уже долго, не первое десятилетие».
Приход бывших диссидентов, отрицавших традиции диссидентства, предопределял изменение характера работы. Политикам было тесно в «Нашем Арбате». «Мотивом создания Клуба социальных инициатив был распад клуба „Наги Арбат“ в его прежнем качестве. Каспаров выбил помещение для клуба „Компьютер“, он переезжал. А чем должен был остаться клуб „Наш Арбат“? Районным культурным очагом с шестидесятническим налетом. Ах, Арбат, мой Арбат. А хотелось политически укрупнить это дело». Словосочетание «социальные изобретения» преобразовалось в политическое «социальные инициативы». В этой метаморфозе тоже чувствуется политический подтекст. Мы не изобретатели, мы собиратели инициативных групп и их идей.
Первое свое мероприятие клуб провел в октябре 1986 года – это было обсуждение проекта закона о кооперативах с приглашением видных социологов из Советской социологической ассоциации – Т. Заславской и Л. Гордона (у которого Г. Пельман был аспирантом). «Они легко откликнулись, пришли, и с этого началась у нас большая дружба с Советской социологической ассоциацией. Это тоже была большая самостоятельная история, и это был наш большой зонтик» [23] . При обсуждении приходилось пользоваться эзоповым языком. «Что будет, если джинн выйдет из бутылки?», – ставила вопрос Заславская, имея в виду то ли рыночную стихию, то ли общественное движение.
23
Рождение неформальского движения. Беседа В. Игрунова и Г. Пельмана. // www.igrunov.ru http://igrunov.ru
Сопредседателями клуба стали Г. Пельман, Б. Кагарлицкий, М. Малютин и Г. Павловский. Президентом стал Пельман.
Вспоминает Г. Павловский: «Но президент был аксессуаром клуба, не имевшим дополнительных прав. Мы ходили в ноябре в райком и потребовали помещение для клуба. И с нами разговаривали. Нам дали возможность собираться в зальчике на Волхонке. Мы чувствовали себя в своем праве – как советские люди».
Клубу помогли и связи Пельмана с президентом Советской социологической ассоциации Татьяной Заславской, у которой он когда-то учился. Она стала патронировать клуб. Г. Пельман вспоминает: «Мы вели себя очень непринужденно, используя наш контакт с Советской социологической ассоциацией, часто заходили в разные райкомы комсомола и райкомы партии, говорили: „Мы за перестройку, мы за гласность, мы хотим работать, дайте нам помещение“. И тогда Ленинский район, райком партии, предоставил нам возможность проводить наши мероприятия в Доме культуры „Промстройматериалы“ на Волхонке, где сейчас музей Глазунова… Надо сказать, что помещение – это был в то время основной ресурс» [24] . Еще одно полуподвальное помещение было у клуба в детском клубе, куда перешел работать Пельман.
24
Там же.