Преданная
Шрифт:
Не тушуйся, Юль. Не показывай страх. У тебя все под контролем и на мази. Заинтригуй.
Собравшись с духом, шагаю вглубь комнаты. Пересекаю ее, чувствуя на себе внимательный взгляд.
Как когда-то он подхожу к кухонному гарнитуру. Достаю с полки стакан, набираю в него воду из краника. Пью жадно. Со стуком опускаю. Не тороплюсь. Не оправдываюсь.
– Извините. Дела были. И сушит… – Кривлюсь и смотрю вокруг, обмахивая себя рукой.
Мне волнительно, адреналин шкалит, но я позволяю Смолину себя изучить. Он хмурится, проезжаясь по телу. Возвращается к лицу. Задает вопрос глазами. Я в ответ улыбаюсь.
Дай понять, что ты с хорошими новостями.
Отталкиваюсь ягодицами от столешницы и подхожу ближе.
Ставлю сумку на высокий барный стул, показушно разминаю вроде как затекшую шею.
– Что за дела? – По тону слышно, что я играю с огнем. Терпение тает. Я не должна позволить лопнуть.
Смотрю Смолину прямо в глаза и улыбаюсь. Представляю себя на месте шпионки-неудачницы, которой наконец-то повезло. Играю ту, кого он хочет видеть.
– Вы переспали? – Раньше этот вопрос выбил бы землю из под ног, а сейчас улыбаюсь шире.
Спросит: «переспали?», говори: «да». «Соблазнила меня»…
Вспоминаю, как Слава наставлял, гладя меня по голове, гипнотизируя взглядом и расплываясь в улыбке. Мурашки бегут по коже.
– Да.
Смолин закрывает глаза и держит закрытыми чуть дольше, чем я ожидала. Открывает – вижу в них удовлетворение. Мне могло бы стать гадко, но за спиной – поддержка. И я не боюсь почти ничего.
Набираю в грудь побольше воздуха и легкомысленно выдаю заготовку:
– У него куча проблем, как я понимаю. Поехал в какой-то клуб. Там выпил. Выдернул меня. Я приехала, ну и… – Неопределенно взмахиваю рукой. Ты никогда не узнаешь, что между нами произошло на самом деле. Это ничье дело. Ты зря полез… К нам. – Он ночью много говорил. Пьяного. Настроение у него не очень.
Возвращаюсь взглядом к темным глазам и пытаюсь считывать все реакции. Смолин выглядит внимательным и напряженным. Кивает. Кулаки уперты в столешницу.
– Насколько не очень?
Скажи, утром слышала, как я звонил кому-то и говорил, что готов начать договариваться.
– Он звонил кому-то утром, когда я была в душе. Может на пьяную голову, не знаю, а может быть правда… Сказал, что готов договариваться.
Реакция Смолина до мурашек на коже подтверждает тот факт, что Тарнавский очень хорошо знает своих врагов.
Лизин отец хмыкает. Я вижу, как зажигается. Для них это облегчение.
Мы забрасываем наживку… И подсекаем. Они у нас на крючке.
Из-за волнения руки снова подрагивают. Я сжимаю пальцы в замок под столом.
– Это хорошо, Юля. Это очень хорошо. Еще что-то?
Делаю вид, что думаю, хотя на самом деле сценарий расписан так точно, что ни один вопрос не может меня удивить.
– Лиза что-то тараторила про конверт. Что за чушь?
Упоминание подруги шпилькой колет в сердце. Что делать нам с ней я не знаю. Отвожу взгляд от ее отца к своей сумке. Открываю ее, достаю оттуда конверт. Уже новый. Что в нем – я знаю. Мне Слава всё объяснил.
Кручу в воздухе, а потом кладу на столешницу и веду к Руслану.
– Уже неважно. Я нашла. Здесь кое-что важное. Вам понравится.
Держу зрительный контакт. Считаю про себя по привычке. Раз. Два. Три. Три. Два…
Мужчина опускает взгляд и тянет конверт на себя. Открывает его. Разворачивает стопку бумаг. Жадно бегает взглядом.
Мой телефон вибрирует, я скашиваю взгляд.
Пользуясь тем, что Смолин отвлечен, беру его в руки. Это вполне вписывается в роль удачливой информаторши, которую сегодня и наругать-то не за что.
Играю в ленивую незаинтересованность. А у самой сердечко выскакивает.
Взгляд бойцовской собаки больше не пугает. Я знаю, что скрыто за этой агрессией. Я знаю, что он порвет за меня.
«Пиздецкий план, Юлька. Я передумал»
Нельзя улыбаться. Нельзя чувствовать такой жар. Но я просто не могу. До острой боли закусываю уголки губ и печатаю:
«Все хорошо. Мне нравится»
Откладываю и натыкаюсь на взгляд Смолина.
– Он пишет?
Киваю.
– Хочет вечером встретиться.
– Соглашайся.
Вот сейчас меня могло бы стошнить. Но в реальности я просто киваю. Смолин возвращается к изучению липовых бумажек.
Бегает по строчкам. Листает страницы. Складывает. Прячет опять. Смотрит на меня…
– Может похвалите? Я старалась…
Даст денег – не отказывайся. Знаешь, сколько попрошаек на районе? Всем хватит с твоей щедростью.
– Хвалю, Юля. От души хвалю.
Смолин лезет во внутренний карман, чтобы достать очередной гонорар. Я играю благодарную улыбку и медленный кивок головы.
А дальше слежу из-под полуопущенных век, как Смолин отталкивается от стола и обходит его.
Бьет конвертом о бедро. Я не хочу такой близости, специально осталась с противоположной стороны стола, но не дергаюсь.
Он останавливается ближе, чем стоило бы. Кладет конверт на стол. Ждет, пока я к нему повернусь.
Когда делаю это – поддевает мой подбородок пальцем. Его прикосновение покрывает мелкими трещинками мою заштукатуренную уверенность. Но это не страшно. Стены хорошие.
Наша игра – это контролируемый риск. Я выдержу.
– Слушай внимательно, Юля, пожалуйста. Ты молодец. Вот теперь – молодец. Это очень хорошо. Продолжай в том же духе. Влюбляй его в себя. Старайся. Втирайся в доверие. Слушай внимательно. Сближайся. Но сама влюбляться не смей.
Его «не смей» звучит, как новая угроза, на которую я ничего не отвечаю. Разве нужно? Просто моргаю.
Вы поздно опомнились, Руслан Викторович. Лет на пять-семь.
В комнате царит тишина. Я не думаю, что он ждет моего ответа. За моей спиной жужжит телефон. Мужской взгляд стреляет туда, я держу себя в руках. Нельзя дергаться. Нельзя палиться. Пусть думает, что это Слава изнемогает без меня. А я делаю вид, что мне нечего скрывать.