Преданная
Шрифт:
К сожалению, в отличие от забывшего обо мне Тарнавского, Смолин не забыл. Той же ночью пришлось отчитаться в переписке, что очередная операция провалена.
Недовольство «куратора» разбилось о мое перевозбуждение. Я сказала, что Тарнавский отправил меня, потому что была пьяная. Получила свое: «плохо, Юля. Старайся лучше».
Или что?
Напрямую мне еще не озвучили.
В понедельник я пришла на работу ровно к девяти. Волновалась, конечно. Понятия не имела, когда придет мой судья и как будет себя вести.
В
Я получила свое:
– Доброе утро, Юля.
И, как бы, всё.
Уткнулась в экран, промямлила:
– Доброе, Вячеслав Евгеньевич. У вас сегодня три заседания…
– Я в курсе. – Перебил. Встретились взглядами. Я свой отвела. Он – нет.
Не хотела, чтобы читал обиду, а она прямо-таки пробилась.
Губы жгло. Кожу тоже.
Прикосновения впечатались невидимыми татуировками. Я терла их, терла, но смысл?
– Стороны обзвони. Переноси на следующую неделю. Времени сегодня нет.
У меня сердце ускорилось. Формально так делать нельзя: для переноса рассмотрения должны быть основания, но… По хмурому взгляду прочитала, что этот момент лучше не уточнять.
– Кого не устраивает – могут подать ходатайство о рассмотрении без присутствия сторон.
Я покивала, Тарнавский, дав распоряжения, ушел к себе к бесконечным томам материалов. С помощью я, конечно же, не лезла.
Весь день – на иголках. В ожидании, когда снова ворвется в мой маленький хрупкий мир.
Сходила к Марку. Обзвонила стороны. Трижды замерев следила, как смерч имени Тарнавского проносится мимо.
Сжатые губы, рваные движения и абсолютное игнорирование – более чем понятные маркеры, что лезть не надо.
И вроде бы ура: я добилась того, о чем мечтала, полный игнор не позволит исполнять задания Смолина, но на душе как-то… Не очень.
Пол дня потрачено не на работу, а на загадочно-дурацкую переписку с Лизой. Она без остановки рассказывает мне, что было после того, как я уехала. Миллион раз спрашивает, когда мы встретимся в следующий раз. Уточняет, до скольки работаю сегодня. Я кое-как отвечаю, но встречаться не хочу. Искренне тоже ничем не делюсь.
На вопрос, оценил ли судья мой внешний вид в пятницу, закатываю глаза.
Оценил. Тоже, наверное, как и водитель такси, посчитал пьяненькой шлюшкой. Не воспользовался. Отправил отсыпаться.
Это благородно.
Потерять невинность у стены и не трезвой – такое себе.
Или если с любимым — то и так хорошо?
Бессмысленный вопрос. Моя девственность все так же в безопасности. Кстати, надо будет позвонить маме.
Отсиживаю последние минуты своей «смены» в худших традициях работников государственных структур: откинувшись на спинку кресла, покачиваясь на нем и с улыбкой пялюсь в экран своего телефона, когда смерч снова влетает в приемную.
Сердце подскакивает в горло. Я сажусь
Тарнавский все такой же хмурый. Он хотя бы раз за день улыбнулся? Не знаю…
Придумываю, наверное, но кажется, будто задерживается на блузке. Под ней – плотное белье. Сама она – застегнута очень прилично. Я готовилась.
По телу расходится волна жара, когда отмечаю, как быстро сглатывает.
Взгляд судьи поднимается к моим глазам.
– Проблем не возникло? – он, конечно, имеет в виду переносы. Я быстро мотаю головой.
– Нет. Никаких.
Марк сказал звонить и нагло ставить перед фактом, а не спрашивать. Я, на свой страх и риск, попробовала предупредить культурно. Мне кажется, получилось не хуже, но Тарнавскому это всё по барабану.
– Отлично.
Он подходит к кофемашине, берет одну из чистых чашек, включает…
– Я могу приготовить и принести, – во мне просыпается совесть и жалость. Тарнавский оглядывается. Смотрит несколько секунд.
– Нет необходимости. Пишет кто-то… – Кивает на загоревшийся мобильный. Я хватаю его и прижимаю к груди, а про себя ругаюсь.
Уже восемнадцать ноль одна. Я даже стыд испытывать не должна, но почему же так неловко?
Аппарат ужасно громко разогревается. Потом так же громко мелет зерна. Я все это время из-под ресниц смотрю на судейскую спину.
Внизу живота мурчащим клубком сворачивается новое для меня ощущение. Тепло и приятно. Неповторимая тяжесть. Легкая пульсация. Я даже знаю, поглаживания каких пальцев доставили бы «клубку» особое удовольствие.
Смаргиваю и еложу на кресле. Невпопад вспоминаю, что в субботу помогла себе кончить, думая все о тех же пальцах.
Следующий взгляд простреливает насквозь. Он понятия не имеет о моих мыслях, конечно, но как будто пытается прочесть.
– Шесть ноль три, а Юля все еще на месте, – его ирония не кажется злой, но и доброй я ее не назвала бы. Как-то… Пока что натянуто.
– Это на случай, если вам снова понадобится моя помощь.
Отвечаю правдоподобно, Тарнавский в ответ хмыкает. Уверена, тоже ни черта не забыл, но игнорирует. Смотрит не на лицо – а на мой стол. Потом только в глаза опять.
– Сегодня обойдусь, спасибо. Ты свободна.
Киваю. Встаю. Выключаю компьютер. Все жду, что Тарнавский вернется в свой кабинет, но нет. Он следит за сборами, а я просто радуюсь, что сегодня оделась прилично. К классическим брюкам и блузке сложно прикопаться.
Когда беру из шкафа высохший зонт, сообщаю Тарнавскому:
– Ваш тоже тут.
Он кивает.
Собираюсь вернуться к сумке, забросить в нее зонт вместе с телефоном и выйти, но мужчина ловит. Не пальцами. Словами.
– Насчет пятницы, Юля, – делает паузу, заставляя вкопаться носками в паркет и повернуть голову. Смотрю внимательно, приказываю себе не реагировать на него, не возвращаться в прошлое, не фантазировать. Высокий ворот скрывает выступившие пятна. – Без обид, хорошо?