Преданная
Шрифт:
— Можешь идти работать, Юля. Ты меня услышала. И к сведению приняла.
Глотаю возмущение, обиду, язык, желание поговорить начистоту. Разворачиваюсь на каблуках и возвращаюсь в свою приемную.
Сил не хлопнуть дверью у меня хватает. А вот папка бьется о стол со всей дури.
Желания причинять этому человеку добро с каждым нашим контактом во мне всё меньше и меньше.
Обойдя стол, сажусь в свое кресло и тянусь за телефоном.
Искренне хочется вмазать его чем-то едким. Например зайти в переписку со Спорттоварами и настрочить: «Если вы не хотите множить сплетни — хотя бы отпишитесь!», но вместо этого делаю вдох-выдох и усмиряю себя.
«В аптечке есть таблетки от головной боли, я могу принести»
Он открывает сообщение быстро, а вот отвечает с задержкой — вероятно колеблется. По итогу я читаю обесценивающее:
«Справлюсь»
Ответом Тарнавский как будто умышленно ставит подножку на очередном моем шаге навстречу.
Я хотела бы просто чтобы по-человечески… Но он не заинтересован.
Зато во мне по-прежнему заинтересован другой. Стоит выйти в перечень диалогов, так вверх поднимается тот, в который я предпочла бы в жизни не заходить:
«Сегодня в восемь жду на точке, Юля».
***
«На точке» я оказываюсь первой. Взволнованной и бессильной. Квартира встречает меня темнотой и пусть приятным, но отторгающим запахом дорогой мебели и текстиля.
Мне сложно представить, что может заставить меня остаться здесь добровольно. Точно не мечты о роскошной жизни.
Я жду Руслана Викторовича в совмещенной гостиной и кухне. Стараюсь усмирить нервы и продумать, что буду говорить.
От мысли, что от имени Спорттоваров со мной переписываться мог он, ощутимо мутит. Я уверена на девяносто девять и девять, что не ошибаюсь, но если на секунду представить…
Фу. Не потому, что он проигрывает Тарнавскому в чем-то внешне (уверена, он ни чуть не уступает в турнире женского внимания), но от любого другого человека я подобное не терпела бы. А от Тарнавского… Включаюсь в игру. Жду нового тура. Предвкушаю.
И пусть сейчас я в шоке, но пройдет время, и мы, возможно, снова…
Слышу щелчки ключа в замке. Переживания выступают потом на ладонях и выливаются в тремор рук, который я стараюсь скрыть, плотно сжимая кулаки.
Встречать не выйду. Только с дивана встаю и обхожу его, не издав ни единого звука.
Ключи бьются о специальное блюдо-ключницу. Набойки выстукивают по паркету. Я до ноющей боли в пальцах сжимаю спинку дивана, встречая то ли гостя, то ли хозяина.
Смолин тормозит в дверной арке и проезжается по мне взглядом.
– Вечера, Юля…
Я мямлю:
– Здравствуйте, – и тут же опускаю взгляд в пол. Во рту и грудной клетке копится горечь. Даже думать не хочу, кем меня посчитал бы Тарнавский, знай, что у меня есть ключи от этой квартиры. Что я вот так встречаюсь с его врагом.
Злость и обида за наши разлады не идет ни в какое сравнение с осознанием подлости, которая окружает его. И частью которой добровольно-принудительно стала я.
– Чай не предложишь? – Смолин спрашивает, слегка искривив губы в полуулыбке. Я слишком быстро для спокойного человека вскидываю взгляд.
– Я тут не живу. Не знаю, где у вас чай…
Полуулыбка повторяется. Он со вздохом идет в сторону кухни. Включает свет над островом. Достает стакан и набирает воду из маленького краника.
Пьет жадно, а я пользуюсь возможностью и наблюдаю.
Так же важно, как определять настроение Тарнавского, для меня важно и понимать, в каком настроении мой… Заказчик.
Прекрасно осознаю, что от его настроения мое благополучие зависит в не меньшей степени…
– Дела у тебя как? – Стакан со стуком бьется о камень. Я вздрагиваю и делаю глубокий, разрывающий легкие, вдох.
– Все хорошо, спасибо. Работаю.
Смолин кивает. Вроде бы ненавязчиво постукивает по столешнице, прислонившись к ней же ягодицами, но натянутые до предела нервы воспринимают тихие удары, как угрозу.
Чтобы отвлечься, обвожу комнату взглядом. Торможу на окне.
Может сказать, что хочу… Уволиться?
Но смысл какой? Кто-то мне даст? Ясно же, что нет.
Волной накрывает отчаянье. Горло окольцовывает спазм. Я бы очень хотела просто спрыгнуть. Дайте. Кто-то…
– На меня или на Тарнавского? – Руслан Викторович спрашивает таким же спокойным тоном. Немного меняет угол наклона головы. Я цепенею. Страх, подозреваю, отражается на лице.
Все внутри отмирает, а он улыбается.
– Не трясись, Юль. Это шутка. Я разве тебе плохое что-то сделал?
Активно мотаю головой.
– Ну слава богу. Я даже наоборот, мне кажется, стараюсь сильно не наседать. Когда выходит – радовать…
Мужчина отталкивается от столешницы и возвращается в зону гостиной. Это значит, что приближается ко мне.
Я стараюсь скрыть усилившуюся дрожь. Совсем слабой показывать себя нельзя.
Смолин останавливается с другой стороны дивана. Смотря мне в лицо, расстегивает пиджак и тянется ко внутреннему карману. Достав конверт, ведет им по плотной обивке.
– Что это? – Белая бумага пугает больше ядовитой змеи.
– Аванс.
Мне не надо…
– Есть маленькая задача. Не сложная. Ты справишься…
Поднимаю взгляд. Прошу: «не надо». Бьюсь о стену.
Мое «не надо», «не хочу», «не могу», «не способна» никто не будет слушать.
– Не переживай, Юля. Дело плевое. У твоего судьи – Тарнавского – пару месяцев назад был утерян электронный ключ. Что это – знаешь?
Я-то знаю, но мотаю головой. Смолин улыбается.