Преданья старины глубокой
Шрифт:
Старая ведьма поставила метлу в угол и встала напротив незваного гостя, упря руки в бока. Росточку она оказалась невеликого, Ивану не доставала и до плеча. Нос крючком, глаза желтые, огнем горят, зубы кривые, редкие, но острые, седые волосы космами, одета в бесформенную рванину – не поймешь, что это вообще за платье такое.
Но на плечах и верно – яга, [28] как по чину подобает.
– Фу, как русска кость воня! – прошамкала бабка, потянув воздух волосатыми ноздрями. – Ну, гость непрошеный, отвечай – зачем
28
Яга – шуба из собачьих шкур шерстью наружу.
– А ты, бабушка, погоди кричать! – возмутился Иван. – Я, чай, не побирушка какой – я самого князя Берендея сын! Ты меня сначала накорми, напои, в байну своди, а потом уж и спрашивай!
– Хе! – сморщилась Яга Ягишна. – И то сказать – дура я, стала у голодного да холодного выспрашивать… Берендея, говоришь, сын?.. Хм-м-м… а ты какой же по счету будешь? Для старшого, пожалуй, молодехонек… да и середульний вроде малость постарше будет… меньшой, так?
– Так! Иваном кличут!
– Ну, и то ладно. Ступай, Иван, в истопку, парься, мойся, а я пока на стол соберу… – проворчала старуха. – Байна парит, байна правит, байна все поправит… На вот, держи хлебушек.
Парная горница в избушке оказалась крошечная – едва человеку уместиться. Все освещение – тлеющая каменка, да лучина, кое-как приткнутая в щели. Топилась печь «по-черному» – дым выходил через дымволок в стене.
Однако Иван с удовольствием забрался на полок и начал нахлестывать себя веником – последний раз он парился еще в Тиборске, целую седмицу назад. А как русскому человеку без бани обойтись? Никак не можно.
Гайтан с нательным крестом княжич, само собой, снял еще загодя, оставил в предбаннике. С крестом в баню нельзя. А хлеб, данный хозяйкой, густо посыпал солью и положил у печи – для банника. Известное дело – этого супостата не подмаслишь, так непременно пакость подстроит. Камнем кинет, кипятком плеснет, банную притку нашлет… а то и вовсю кожу сдерет, с него станется.
За стеной поскреблись. Из дымволока послышался приглушенный сиплый голос:
– Иван, ты там?
– Ага! – откликнулся княжич, работая веником. – Парюсь!
– Ты там пока ничего в рот не брал?
– Не-а, ничего пока!
– Я тебе сказать забыл – ешь-пей что хочешь, только брагу с киселем не трогай!
– А что так? – огорчился Иван. Он очень любил и кисель, и брагу.
– Брага отравлена! Яга туда сонное зелье сыпет! Она у меня так этот нож и стащила – хорошо, сам спастись исхитрился… Ты только притворись, что пьешь, а сам незаметно под стол выплесни!
– У, ведьма старая! – выпучились глаза княжича. – А кисель тоже отравлен?
– Нет, просто на вкус – как помои. Старуха его из плесени варит.
– Фу-ты! Вот ведьма…
– Ладно, мойся дальше… и осторожнее там! – прорычал напоследок Яромир. – Не засыпай ни в коем случае! А если что – вопи погромче…
– Ладно…
– И это… подмышки вымыть не забудь. А то ты их давно уже не мыл…
– Ты-то откуда знаешь?! – обиделся Иван. – Чай, не провидец!
– Не
Оборотень растворился так же бесшумно, как и подкрался. Иван почесал в затылке, думая, что надо было сказать что-то еще… только вот что?..
Закончив париться, княжич, само собой, оставил в кадушках немного воды, а в углу – веник. Для банника – он тоже попариться любит, но моется только грязной водой, что стекла с людских тел. Пренебрегать этим обычаем не годится – баенна нечисть при случае много всякого вреда сделать может, с ней ухо держи востро…
Когда Иван, чистый и распаренный, вышел из байны в избу, Яга Ягишна возилась в стряпном куте. От печи вились ароматные дымки, в чугунке что-то аппетитно шкворчало, на столе громоздились чашки-плошки.
Сама старуха ничего есть не стала. Только уселась напротив Ивана и сверлила его глазами, провожая каждый проглоченный кусок. Впрочем, княжич не обращал внимания – знай наворачивал. Чай, с самого утра ничего не ел – живот уже начало подводить. На миг нахлынули угрызения совести – Иван вспомнил, что Яромир тоже с утра не ел… но эта мысль тут же отступила. И то сказать – кто ж ему мешает тоже в избу зайти? Сам и виноват, что голодный.
– Вот еще шанежка… – приговаривала яга, – а вот ватрушечки… сбитень с медом… взвар клюквенный… квасок кленовый… кисель сладенький…
– Не, не, не! – отказался от киселя Иван. – Прости, бабушка, кисель не люблю с детства.
– Что ж так? Не обижай бабушку! Не хочешь киселя, так вот бражки выпей – сама варила, сама настаивала… Чисто изюм заморский!
– Да нет, бабушка, благодарствую…
– Нехорошо от угошшенья отказываться… – злобненько загорелись глаза бабуси.
Иван посмотрел на постукивающие по столу пальцы, кривую ухмылку старой ведьмы… смущенно утер нос рукавом и поднес чару к губам. Баба-яга проводила это движение торжествующим взглядом… Иван сделал первый глоток… и вскрикнул:
– Ой, что это там?!
– Где, где?! – обернулась Яга Ягишна.
Разумеется, в углу за печкой, куда показывал Иван, ничего не было. Но пока старуха туда таращилась, силясь разглядеть что-нибудь подслеповатыми глазками, княжич успел выплеснуть отраву под лавку.
– Увидел что?.. – подозрительно повернулась обратно ведьма. – Не домовой ли?..
– Да может и домовой… – пожал плечами Иван. – Так, промелькнуло что-то…
– Показалось, может?..
– Может и показалось… Ух, скусная у тебя бражка, бабушка!.. только в сон что-то клонит…
– А ты ложись, ложись, милок! – обрадованно захлопотала старуха. – Прям здесь, на лавке – ложись спокойно, не помешаешь!
Иван притворно зевнул, закрывая рот рукавом. Впрочем, особенно притворяться не пришлось – спать ему действительно хотелось не на шутку. Час-то уже поздний…
Яга Ягишна присела на рундук, вперила в Ивана немигающий взор и достала откуда-то из-за спины старенькие гусли. Костлявые морщинистые пальцы забегали по струнам, по избе поплыла тихая убаюкивающая мелодия. Княжич невольно зевнул – глаза слипались сами собой, без всякого сонного зелья… Он изо всех сил боролся со сном, но с трудом, с трудом…