ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ
Шрифт:
Либби с тревогой и надеждой ждала, какое впечатление произведет пламенная речь Крессуэлл-Уайта на Гидеона. Однако когда он открыл глаза, поднялся и заговорил, ее охватило отчаяние.
— Дело вот в чем: раньше я не понимал, а теперь понял. — Он говорил так, будто слова Крессуэлл-Уайта для него ничего не значили. — И я должен найти ее.
Он двинулся в сторону двери, подняв руки ко лбу, как будто собирался осуществить наконец свое намерение — вырвать мозг из головы.
Крессуэлл-Уайт сказал Либби:
— Кажется, он нездоров.
На
— А то, — и пошла вслед за Гидеоном.
Дом Рафаэля Робсона в Госпел-Оук стоял на одной из самых оживленных улиц района. Он оказался огромным, обветшалым эдвардианским зданием, срочно требующим ремонта. Садик по фасаду прятался за живой изгородью из тиса; подойдя ближе, Линли и Нката увидели, что частично он уже засыпан гравием, превращаясь в паркинг. На гравии стояли машины — грязный микроавтобус, черный «уоксхолл» и серебристый «рено». Линли сразу определил, что «уоксхолл» недостаточно стар, чтобы попасть под подозрение в двух наездах.
Они стояли на крыльце перед входной дверью, когда из-за угла здания вышел человек и, не замечая их, направился к серебристому «рено». Линли окликнул его, и мужчина остановился, замерев с протянутой рукой, в которой болтались ключи от автомобиля.
— Вы не Рафаэль Робсон, случаем? — спросил его Линли и показал свое удостоверение.
Мужчина был непривлекателен. Волосы мышиного цвета были тщательно зачесаны от левого уха через весь череп направо, отчего волосы и лысина под ними напоминали неудачный рисунок акварелью — криво нарисованную решетку. Его кожу покрывали пятна — последствия слишком частых отпусков, проводимых на Средиземноморье в августе, а плечи густо усыпала перхоть. Он бросил равнодушный взгляд на удостоверение Линли и сказал, что да, он и есть Рафаэль Робсон.
Линли представил Нкату и спросил Робсона, нельзя ли пройти с ним куда-нибудь, где можно поговорить несколько минут. Прямо за живой изгородью с шумом и визгом проносились автомобили. Робсон сказал, что да-да, конечно. Не проследуют ли детективы вслед за ним…
— Переднюю дверь перекосило, — пояснил он. — Мы ее пока не успели заменить. Придется обойти дом.
Дом они обошли по кирпичной дорожке, которая вела в довольно большой сад. К сожалению, сад зарос травой и сорняками, цветочные бордюры давно потеряли форму и вид, а торчавшие тут и там деревья не подстригались годами. Под ними гнили мокрые листья, присоединяясь в земле к своим собратьям предыдущих сезонов. Посреди этого хаоса и запустения стояло, однако, новенькое здание. Робсон заметил, что Линли и Нката поглядывают на постройку, и пояснил:
— Это наш первый проект. Тут мы делаем мебель.
— Делаете?
— Восстанавливаем. Также мы планируем заняться домом, восстановление и продажа мебели дают нам кое-какие средства. Но чтобы отреставрировать такой дом… — он кивнул в сторону впечатляющего здания, — потребуется целое состояние. Как только у нас накапливается сумма, достаточная на ремонт одной комнаты,
Линли удивился слову «товарищество». Он думал, что Робсон говорит о своей жене и семье, но «возникновение духа товарищества» предполагало нечто иное. Он вспомнил машины, стоящие перед домом, и спросил:
— У вас здесь коммуна?
Робсон отомкнул заднюю дверь и распахнул ее, открывая путь в коридор с деревянной скамьей, бегущей вдоль одной стены. Под ней выстроились резиновые сапоги больших размеров, а над ней на крючках висели куртки, тоже для взрослых, судя по виду. Он сказал:
— Это слово как будто пришло из эпохи лета любви. Хотя да, наверное, можно сказать и так: мы живем коммуной. Я бы назвал нас группой людей с общими интересами.
— Какими, если не секрет?
— Музыкальное творчество и приведение этого дома в божеский вид.
— Но не реставрация мебели? — поинтересовался Нката.
— Это просто способ заработать средства. Музыканты не зарабатывают достаточно денег, чтобы финансировать подобный проект, им нужны дополнительные источники.
Он пропустил их в коридор перед собой, захлопнул дверь, когда все вошли, и тщательно закрыл ее на ключ.
— Сюда, — сказал он и повел их в комнату, которая раньше, наверное, служила столовой, а теперь превратилась в пахнущую плесенью комбинацию чертежной, склада и офиса. Верхнюю часть стен покрывали пострадавшие от воды обои, а нижнюю половину — потрепанные деревянные панели.
Признаком офисного помещения служил компьютер. Со своего места у входа Линли разглядел, что к системному блоку идет телефонный провод.
— Мистер Робсон, — сказал Линли, — мы приехали к вам в связи с сообщением, которое вы оставили на автоответчике женщины по имени Юджиния Дэвис. Оно было оставлено четыре дня назад. В восемь часов пятнадцать минут вечера.
Стоящий рядом с Линли Нката достал свою кожаную записную книжку и механический карандаш, нажал на него, выдвигая тончайший стрежень. Робсон проследил за этим процессом, потом подошел к письменному столу, на котором лежала гора чертежей. Он провел рукой по одному из них, словно собирался изучить его повнимательнее. На сказанное Линли он ответил единственным словом:
— Да.
— Вы знаете, что три дня назад ее убили?
— Да. Знаю, — тихо произнес он, взяв в руку свернутый в трубку чертеж. Большим пальцем он поиграл с резинкой, стягивающей рулон. — Ричард сказал мне, — добавил он, поднимая глаза на Линли. — Он был у Гидеона, говорил ему об этом, и я как раз подъехал на занятие.
— Занятие?
— Я преподаю игру на скрипке. Гидеон был моим учеником с детства. Конечно, больше он не мой ученик, он ничей ученик. Но когда он не занят на записи, репетиции или гастролях, мы с ним каждый день играем по три часа.