Предатель. После развода
Шрифт:
Затем макаю палец в пюре, которое размазываю по ее курносому носику. Фыркает и смеется.
В три года я еще могу отвлечь ее от сложных вопросов, тревог и растерянности какой-нибудь внезапной шуткой, но что потом?
Почему Герман не решил после развода исчезнуть из наших жизней, как куча других мужиков?
Теперь у меня остается надежда только на Диану, которая в скором времени залетит и родит своих, однако… какая травма ждет моих детей в таком случае?
И я начинаю чувствовать перед ними
Может, причина, того, что мои дети так отчаянно тянутся к Герману, в том, что я его сама не отпустила и все еще люблю? Болезненно и надрывно?
Они это чувствуют, но не понимают, что происходит, ведь с этой своей идиотской любовью я настроена к Герману недружелюбно.
Надо менять ситуацию.
— Пойдем моську умоем, — обхожу стол и подхватываю Афинку с покряхтыванием на руки.
Тяжелая стала.
— Мамуля, — вздыхает Афинка и гладит меня по шее. — Мамуся…
Девочкам так важен отец. Да и мальчикам тоже. И не просто отец, а отец в полной семье, в которой не надо разрываться на два дома, на две семьи.
Ставлю Афинку на скамеечку перед раковиной, включаю воду и теплой водой умываю личико. Она кривится и потом все же смеется, когда я фыркаю ежиком в ее макушку.
Я лишила детей полной семьи?
— А сделай, как папа, — смотрит на меня в ожидании.
И это сравнение с папой будет идти всегда, если он волшебным образом не исчезнет из реальности вместе с воспоминаниями о нем.
— Умеешь как папа?
После набирает в ладошки воды, которую заливает в рот. Сосредоточенно хмурится, приподнимает лицо и выпускает фонтанчик, который обращается в слюнявые брызги. Вода стекает по шее на футболку, и Афинка сникает. Ведь как у папы не получилось.
Всхлипывает и через секунду уже ревет, прижавшись ко мне:
— Не умею, как папа… не умею…
— Научишься, — растерянно говорю, — папа обязательно научит.
Господи, почему меня никто не предупредил, что бывшие мужья могут завоевать любовь трехлетки фонтанчиком при водных процедурах? Это так одновременно возмутительно и мило, что я не понимаю, чего хочу. Утопить Германа или попросить, чтобы он и меня научил запускать фонтанчики.
— Сегодня научит?
Глава 12. В твоем стиле
— Он, наверное, скоро женится, — шепчу я, вцепившись в кружку с горячим ромашковым чаем.
Мама у холодильника оглядывается и вскидывает бровь:
— Кто?
— Ты же поняла, мам, — бурчу я и отвожу взгляд.
— Герман?
— Да, блин, — сердито смотрю на маму. — Я сегодня познакомилась с его подружкой. Молодуха.
— Да ты будто старуха.
— Но буду постарше это девочки с косичкой, — Цежу сквозь зубы.
— Ты пей чай, — мама закрывает холодильник
— Ой, мам, прекрати. Мне не это надо, — отставляю кружку и подпираю лоб ладонью. — А что надо?
Выдыхаю, поднимаю взгляд и кусаю губы.
Мама по моей твердой просьбе не лезла в наши отношения и папу всеми силами старалась сдерживать. Они не водили вокруг меня хороводы с охами и ахами, жалостью, советами и оскорблениями в сторону непутевого зятя.
Я их попросила об этом, потому что я ведь сильная и гордая, и сама могу справиться с делами сердечными.
— Я не знаю, мам, — едва слышно отвечаю я. — Не знаю.
Мама протягивает руку и сжимает мою ладонь. Я не плакала при ней, не скулила, но она все равно знает, что я все еще люблю Германа.
— Я могу задать вопрос?
Киваю. Сейчас мне не молчание нужно.
— У вас так и не случилось разговора? Нормального разговора…
— Мам…
— Нет? — мама немножко хмурится. — А помнишь…
— Мам, — я вытягиваю руку.
Теперь я не откажусь от молчания. Умеет мама все взять и перевернуть.
— А помнишь, как ты требовала, чтобы я вела разговоры с твоим отцом, м? — смотрит на меня прямо.
— Это другое…
— Чего ты боишься, Фиса? — мама тяжело вздыхает. — Герман и нас заколебал с тем, что приходил и требовал того, чтобы ты с ним поговорила. Нам бы его с лестницы спустить, лицо подправить, но ты потребовала, чтобы мы были к нему ровными и отстраненными, потому что ты все решила.
— Да! — повышаю в отчаянии голос и замолкаю, испугавшись, что Афинка может проснуться.
— Молодец, — мама мягко улыбается, — но, видимо, решить будет маловато, верно? Так вот, чего ты так боишься в разговоре с Германом?
— Я не хочу с ним разговоров…
— Ути-пути, — мама смеется, и в уголках глаз расцветаю морщинки. — Я тебя вырастила, Анфиса, пережила твой подростковый бунт, и могу точно сказать, что ты хочешь, но боишься.
— А что он мне скажет? — фыркаю я. — Назовет бревном в постели?
— Ну, назовет, — мама скрещивает руки на груди. — Что дальше?
— Это обидно…
— Ну, обиделась ты, — мама кивает, — да, очень сильно обиделась, поэтому сама ему в ответ что-то говоришь, верно?
Моя мама — та еще заноза, и сама виновата в том, что позвала ее заглянуть ко мне и попить чайку.
И она права, я боюсь не того, что Герман завалит меня претензиями. Я боюсь того, что меня прорвет перед ним на отчаянные эмоции, в которых я буду слабой.
А я не хочу быть рядом с ним слабой.
Он потерял эту привилегию, когда выбрал другую женщину.
— Мам, ты хочешь сказать, что я должна была его простить? — я иду в атаку, чтобы и перед мамой скрыть себя настоящую. — Да?