Предатель. Я к тебе не вернусь!
Шрифт:
— Лер, ты меня слышишь вообще? — его заледеневший голос режет моё сердце.
Не хочу больше его касаний, поцелуев, ночей с ним. Не хочу семью с ним. Не хочу жизнь с ним.
Не хочу давать пользоваться собой. Топтать несчастный, слабый цветок внутри меня, который я ему вручила, убрав все шипы.
Их нужно было оставить. Все. Чтобы он понял, если сжимать цветок, если портить, мять и ломать его, шипы вонзятся прямо в его чёртовы руки.
— Я говорю тебе, говорю, а ты ничерта не слышишь. — насмехается надо мной с каменным
Мне больно. В горле скапливается ком, едва сглатываю его и охрипшим голосом пытаюсь хоть как-то защититься.
— Прекрати разговаривать со мной, словно я тупая. Откуда мне знать, что ты не врёшь? Как раз примерно шесть-семь недель назад ты вообще домой не приходил. Спокойно хоть сутками мог с ней кувыркаться!
Марат делает шаг ко мне, заставляя отступить. Ещё и ещё. Пока я не врезаюсь поясницей в стойку для обслуживания покупателей.
— Я даже не общался с ней особо, кроме как по работе. Спроси у кого угодно в офисе, хоть у каждого работника, от генерального директора до уборщика, все скажут, что я даже не знал её имя долгое время и обращался по фамилии, через раз ошибаясь в ней. Плевать было. И сейчас тоже.
Я не верю ему. Ему нельзя верить. Нельзя.
Руки Марата упираются по обе стороны моего тела, словно загоняя в клетку. Я упираюсь ладошками в его крепкую грудь, но он всё равно напирает, как танк.
Наши губы снова практически касаются друг друга. Нет!
— Любой может соврать, лишь бы его не уволили! — шиплю на него разъярённой кошкой. Или скорее котёнком.
Ведь ему до сих пор всё равно. На всё мои попытки оттолкнуть, до единой, он и на сантиметр не сдвигается, как бы я не старалась.
— Окей. Что ещё? Она живёт у меня, говоришь? Нет, не живёт. Я её не пускал больше, ключи не давал, ничего. Тоже не веришь? Прекрасно. Не знаю, чем тебе помочь. Звучит вообще как бред. Но я посмотрю по камерам, была ли она в здании или рядом.
— Ты думаешь, я могу врать?!
— Конечно нет, ты же мой ангелочек. — губы Марата расплываются в ухмылке, такой хищной, такой опасной, что у меня всё дыхание сбивается, а тело покрывается мурашками. Он снова называет меня по прозвищу, которым нельзя. Ему просто плевать на этот запрет, а я и слова сказать не могу, — Я же сказал, что не отстану от тебя и своего малыша. Думаешь, вру? Либо ты моя, либо ты ничья. Любого сотру в порошок, кто помешает мне быть твоим мужчиной. И тебя тоже.
— Что?! — в горле пересохло, таращусь на него во все глаза и машинально облизываю губы, чтобы они были не такими сухими. Чёрт! Вот зачем?! Его взгляд падает на это и звереет ещё больше. А затем мы снова смотрим друг другу в глаза.
Он сейчас меня съест и крошки даже не оставит. В нос снова настойчиво проникает аромат тяжёлых, головокружительных древесных духов. А ещё невероятный, едва уловимый запах родного тела. Мне мерзко, безумно, мне больно, но я так соскучилась… он был самым моим близким человеком.
Нет,
— Ты моя. Всегда была. Как только я увидел тебя и понял, что хочу. Не нравится? Что ж… Я просто подчиню тебя себе. Любая женщина должна слушаться мужчину. Слушаться своего мужа.
Возмущение мигом вырывается наружу, я практически рычу и ещё хочу возразить, громко, уверенно, точно так же, как я его послала в день нашего первого разговора!
Но у меня ничего не получается. Только я приоткрываю губы, как они сталкиваются с губами Беркутова.
Марат просто в наглую снова целует меня. Сминает губы, давит языком между них. Также, как в прошлый раз.
Подчиняет одним махом, как и обещал.
18 глава (Марат)
Какие же они притягательные, манящие. Мягкие и сладкие. Это просто настоящее произведение искусства. Её губы.
Они созданы только для того, чтобы я целовал их еще и ещё. Ещё и ещё.
Давлю на Леру сильнее всем своим телом, ей приходится отклониться и наши языки сплетаются. Своим юрким и маленьким она яростно пытается вытолкнуть мой. А её пальчики так хватаются за мою футболку, будто ткань хотят порвать на груди.
Мне плевать. На всё сейчас. Абсолютно.
Я не отстраняюсь, сейчас её реакция лишь больше и больше меня заводит. Ведь она не плачет, не трясётся от страха и безысходности.
Она мычит взбешённо, блестит злобным взглядом маленькой, чёрной кошечки и больно кусает меня в поцелуе. Какая же красотка сейчас.
Лучшая малышка на свете. Я действительно тупой, что вот так развалил наш похолодевший брак. Нужно было просто взять себя в руки и вот так, как танк, просто снести её своим напором. Как это и было в начале наших отношений.
Бабы любят, когда ты решаешь, и несмотря на то, что она показывала зубки, её сердечко всегда бешено билось. Восторженно.
Сейчас точно так же.
Анжела просто мусор, который не стоил того, чтобы даже смотреть на неё.
Ошивалась у моего дома? Сказала моей жене, что живёт со мной?
За это я уничтожу её. И не посмотрю на то, что она женщина. Первый раз в своей жизни.
Никакая сука не имеет права отбирать у меня мою жену. Моего ангелочка.
Даже если я сам изначально пошёл на встречу, совершил ошибку.
Я её исправлю. И мешать в этом никому нельзя.
Беременна от меня? Не может быть. Я ничего не успел.
А около шести недель назад…
Да, ни черта я не помню, что тогда было. Я много пил в офисе после работы.
Одиночество при жене, вечная загруженность, проблемы с документами, несколько сорванных сделок из-за Игнатова. Достало всё и хотелось перестать загоняться. Проще было погрузиться в пустоту. Ненавижу пить, но заливался беспросветно, а утром снова работал.
Я всегда запирался в кабинете и глушил всё, что под руку попадалось.