Предатель
Шрифт:
Йехошуа молчал: нижняя губа была все еще вздута и мешала говорить. Иааков выругался и зашагал вверх по улице.
Он не появился ни утром, ни днем.
Йехошуа брел к ручью. Его подмывало вернуться, и он стыдился страха.
Мирьям было рассмеялась.
– Тебя со снопом перепутали? – И тут же догадалась. – Это мой брат! Они снова тебя подстерегут! Я останусь.
Девочка взяла Йехошуа за руку.
– Иди, – Йехошуа освободил ладонь, и Мирьям не посмела ослушаться.
Драчуны полукругом преградили иудею путь к бегству. Впереди всех
– Твой приятель умнее! – ухмыльнулся главарь и развязно приступил к жертве. – Теперь молись своему богу, обрезанный.
– Я не хочу с тобой драться! – Йехошуа смотрел долговязому в глаза. Одна радужка у того была зеленой, как у Мирьям, а другая черной и холодной.
– Да ты трусоват, обрезанный! – гадливо покривился эллин.
– Если я начну отбиваться, то доставлю вам удовольствие. Но мы не обижали твою сестру.
– Ты еще и болтлив, обрезанный! – Долговязый растерялся. Но подумал, что его заподозрят в мягкосердии, и толкнул Йехошуа. Тот отшатнулся. Но не выказал страха.
– Дерись! – воскликнул эллин.
– Нет.
– Эй, жердь! – Орава обернулась на голос. – Ты спрашивал обо мне?
За Иааковом сгрудилась шайка Тода. А сын скорняка, в эскамиде и босой на пол головы выше предводителя эллинов, выступил из-за спины Иаакова. Ноздри Тода раздувались, в желтых, как у рыси глазах, плескался злой огонь. Тод опирался на увесистый сук.
Среди эллинов послышались возгласы: «Западня! Обрезанные надули!»
– С этими я и так справлюсь! – сказал Тод, отбросил сук и направился к долговязому. Шайка – за вожаком.
Йехошуа хватал Тода за руки, уговаривал. Его оттолкнули и сошлись. Иудеи мстили язычникам за подлость: все на одного! Эллины же убедились в вероломстве иудеев и в хитрости болтуна. О Мирьям давно забыли.
Дрались зло. Тяжелое дыхание и громкое сопение, шлепки и глухие удары, тела, склещенные на траве, окровавленные лица. Тод ловко ткнул долговязого в подбородок, эллин упал и сельские попрыгали в воду. Другие пятились к броду. Иудеи не преследовали. Пришлось бы карабкаться на откос, теряя преимущество. Победа оказалась не полной. Тем не менее, в город возвращались ликуя. Тод подтвердил славу первого драчуна.
Растянувшись вдоль тропинки, мальчишки хвастались ссадинами и ушибами. Их голоса звенели над лугом, а бабочки разлетались от отряда вдоль обочины. Тод приобнял Йехошуа за плечи. От сына скорняка шибало потом, изо рта воняло гнилыми зубами, разбитыми в драках.
– Если что, всегда зови нас. Отец у тебя смелый! В собрании все его хвалят.
– Зачем ты влез? – раздраженно сказал Йехошуа.
Сын скорняка снял руку с его плеча.
– Ах, да, Маленький Раввин читал язычникам проповедь! – съязвил Тод.
– Но не бил морды!
– Уймись ты, святоша! – крикнул Иааков. – Если б не Тод! Радуйся, что цел…
– Да, где ваши
– Ты из-за язычницы свихнулся! – подосадовал Иааков.
– Погоди, Лепешка! Мы поучили неверных! Чего же тебе еще? – спросил Тод.
– Они не отстанут.
– Так что ты хочешь?
– Я поговорю с длинным. Захочет, буду драться. Остальные не при чем.
– Ты? Ты? – в голос воскликнули Иааков и Тод. – Он тебя одной рукой прибьет! – вскричал Иааков. – Пусть Тод дерется!
– Тод побьет длинного, их придет вдвое и все повторится!
– Как хочешь, всезнайка! – Тод усмехнулся. – Эта наука тебе не повредит.
…Накануне шабат эллинов действительно пришло вдвое. Но у назареев было преимущество победы. Тод поговорил с длинным. Эллины заспорили. Новые рвались мстить. Битые кричали: обрезанные хитрят! Наконец, решили: кто попросит пощады или не встанет с земли – проиграл. Если упадет эллин, Петр – тот презрительно покосился на соперника, – Йехошуа не тронут. Если, наоборот: обрезанный забудет их сестру.
Противники остались в эскамидах. Эллины презрительно засвистели тщедушному иудею, словно высушенному солнцем. Длинный был неуклюж, но широк в кости и тяжелее. Иудей ловко ускользал от эллина, но его удары были безвредны. Стало ясно: все решит точная оплеуха эллина.
Внезапно перед глазами Йехошуа вызвездило. Он упал. В ушах гудело. Пот заливал брови, кровь – рот. Йехошуа сел. По лужайке сновали женщины, бранились и размахивали руками. Мальчишки отскакивали, но не убегали. Из звенящей дыры на Йехошуа выплывали лица Тода, Иакова, Петра и Мирьям.
– Перед следующим шабат в это же время, – гудел чей-то голос, а затем брат сказал: – Болтливая язычница позвала своих. Они стирали на берегу!
У Йехошуа кружилась голова, его тошнило. Дома он мгновенно заснул.
Всю неделю дети говорили об отчаянном смельчаке Маленьком Равви.
Перед шабат иудеи и эллины вновь сошлись. Они рассаживались в круг, как давние знакомые в гладиаторском цирке. У Йехошуа ныло все тело. Передние резцы шатались. На неделе отец заставлял сына работать: это отвлекало от боли. Сейчас же мальчику хотелось прилечь под ивами и слушать плеск воды и шелест листвы.
Петр неохотно преследовал Йехошуа, натыкался на несильные и не точные удары. Азартные физиономии, выкрики, колючие, как шипы акации! И этот мозгляк. «Добрый и умный! – хныкала Мирьям накануне дома. – А ты имени своего не напишешь!»
Эллин оступился: одни радостно взвыли, другие неодобрительно заулюлюкали. Тут же вскочил и наотмашь ухнул в голову. Иудей рухнул снопом. Эллины, торжествуя, повскакивали с мест. Победитель уперся в колени и переводил дыхание.
Йехошуа встал на четвереньки. Эллины притихли, а иудеи завопили, подбадривая Маленького Раввина. Он выпрямился на дрожавших ногах. Пол лица от рассеченной брови залила кровь. Тод удержал Иаакова, шагнувшего было выручать брата.