Предатель
Шрифт:
– Пустое!
– Левиты уже не досчитываются того, что несут армейцу!
– Хорошо, отец! Но у нас ничего нет против него.
Ханан, кряхтя, достал из складок одежды свиток и положил на стол.
– Вот донос Бенайи. Свидетель записал святотатства арамейца. Пять лет назад я не внял опасности. А ныне для Синедриона этого хватит, чтоб приговорить арамейца к смерти.
– Мы не имеем права казнить. А всадник не станет разбирать духовные дела. К тому же…слишком многие поддерживают назарянина.
– Поддерживают
– Он обучался в Александрии, весьма искусен в слове и осторожен.
– Тем лучше! Его часто приглашают для бесед в богатые дома. Он не откажет и ничего не заподозрит. Устроим там ловушку и заставим его говорить о кесаре. Получив свидетельства, принципал не посмеет нарушить «Закон об оскорблении величества».
– Отец, ни для кого из подлежащих смерти не устраивают засады, кроме соблазнителя.
– А разве не соблазнитель тот, кто предал веру отцов, хочет переменить обычаи, которые нам передал Мошеах, отвергает жертву, не соблюдает шабат и учит мерзостям перед Господом! – губы Хананы побелели от бешенства. Старик прикрыл веки и затем сказал спокойнее. – Думай о правоверном народе и о себе! И делай так! Не медля, отправь гонца к Антипе. Пока жив Иоанн, брат Назарянина, ессеи будут смущать народ именем арамейца. Отец Иоанна, Захария, немало послужил Храму, и мы долго ждали, пока его сын одумается и вернется на путь благочестия. Пусть царской властью Антипа обезглавит змею. Быстро и тайно, чтоб не возбуждать толпу.
Следом, отправь человека в Египет к банкиру Александру. Если впредь кто-либо из правоверных подаст в общину Хизкии хоть горсть муки, его назовут соблазнителем народа! А брат его, Филон, коль хочет слыть чистым перед Законом и не потерять уважение книжников, пусть отречется от арамейца! Письмо Александру приготовлено.
Синедрион соберем, как решим дело. Сейчас он помеха. В совете, кроме Йосефа, есть тайные сторонники арамейца. Где…этот? Позовите Иехуду! Симонова сына из Кириафа! – кликнул старик и добавил зятю: – Утром он пришел ко мне…
Слуга привел тщедушного человечка в халате и щеголеватых остроносых тапках. Тот на коленях припал к руке Хананы. Старик брезгливо отер тыл ладони шелковым платком и уронил платок на пол.
– Ты хорошо послужил Храму и вере, и исполнишь, как скажут, – сказал Ханан. – Убеди арамейца, что книжники хотят беседовать с ним. В Ершалаиме приведешь его к человеку, кто хотел бы послушать равви. Дом тебе укажут. Расспроси равви про власть.
– Я уже говорил, он считает, будто всякая власть есть насилие над людьми и что настанет время, когда человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть…
– Подтолкни
– А если посланные не оставят его одного? Теперь они держат при себе мечи, – трусовато проговорил Иехуда.
– Тем лучше! Храмовая стража схватит смутьянов! Сюда не ходи. Храмовники найдут тебя. И торопись! До Великого праздника нужно все кончить! Иди!
Иехуда помялся.
– Что еще?
– Ты спрячешь его в казематах, как Иоанна ессея?
– Что тебе арамеец? Свое ты получишь!
– Поклянись, что не убьешь его!
– Не святотатствуй пред слугами Вседержителя! – возвысил голос старик.
– Его судьбу решит тот, кому служит назарянин, – мягко проговорил Каифа. – А Синедрион лишь выслушает волю Вседержителя. Обещаю.
Иехуда постоял, обдумывая ответ первосвященника, и попятился к выходу, быстро кивая, как клюет курица. Ханан ядовито покривил рот и сказал зятю:
– Ловко! Ведь Вседержитель властен даже над тем, кому служит назарянин!
– За что он ненавидит арамейца? – пропустил похвалу Каифа.
– Должно быть, он ждал, как вся чернь, что «царь» поднимет правоверных на Рим. А услышал медь звенящую, что чарует слух…
Из-за северных ветров, внезапных и сильных в конце зимы, кормчий Банхадад отказывался идти в море. Хозяин торговой галеры македонянин Филипп настаивал: купцы дают хорошую цену. Иааков и Иехуда тоже: они говорили, что пшеницу теперь можно выгодно продать в Риме, и если Банхадад боится, они наймут другой корабль.
Кормчий согласился, но потребовал задаток.
В Кесарии у галеры треснула лопасть руля. Вернулись в порт. Когда вновь отплыли, груженая посудина плохо слушалась ветра, и к Сидону пристали через день. Банхадад подгонял ленивых корабельщиков палкой.
Переплыв море напротив Памфилии, пристали в Миры Ликийские.
Затем, поравнявшись с Книдом, мимо мыса Салмон поплыли к Криту. Заночевали в Хорошей Пристани у Ласеи. Утром повалил снег, и потому как пристань была пригодна лишь к лету, Филипп предложил дойти до Финика Критского и переждать холод.
На полпути вдоль Крита подул южный ветер и все приободрились. Но тут же налетел бурный эвроклидон, галеру понесло на юг к острову Клавда и так трепало, что опустили парус и положились на Вседержителя или того, кто правил в этих водах.
Через день бури, поняв, что иного спасения нет, за борт покидали пшеницу, чтобы облегчить корабль.
Лишь на четырнадцатую ночь Банхадад определил: рядом Малет. Корабельщики вымеряли глубину, – двадцать локтей, – и чтобы не сесть на мель, бросили якорь.