Предатели крови

Нони Линетт

Так что она поднялась на ноги.

А потом под понукания Кресты Кива принялась выполнять упражнения, которые Кэлдон каждое утро вбивал в нее в Речном дворце. Ящика, на который нужно вставать, у нее не было, так что вместо этого она приседала, пока не начали гореть бедра. Пробежаться вокруг казарм она не могла, и потому трусила на месте, пока не завопили легкие. Тренировочного меча не имелось, но она все равно припомнила и повторила все выпады и блоки, пока по лицу не покатился пот.

Креста сдержала обещание и все

это время рассказывала о себе.

– Я уже говорила, что мне было десять, когда сестра свалилась с передозом, – сказала она, пока Кива стояла на одной ноге, высоко задрав руки. – Через год батя вышел из себя, как никогда раньше, и начал вымещать злобу на мне. Но сестра вмешалась, попыталась его остановить, бросилась мне на защиту с неожиданной для него яростью. Он… Она… Они…

Креста умолкла. А когда заговорила вновь, голос был жестким и спокойным:

– За одну ночь я потеряла всех, кроме матери. А мне было всего одиннадцать. Мы остались одни, перепуганные, из имущества – только одежда на нас. Я до сих пор не представляю, как мы пережили те первые пару недель.

Кива не могла вздохнуть, слыша, какая боль скрывается за каждым словом. Чувствуя эту боль. Правая нога задрожала, так что она опустила ее на землю и подняла другую, снова подняла руки и замерла.

– После этого мы долго жили чужой милостью – бродили от деревни к деревне, выбирались из Мирравена на юг и наконец незаконно перешли границу Эвалона.

Кива так удивилась, что переспросила:

– Так ты из Мирравена?

– Когда-то там жила.

– У тебя нет акцента.

– Когда мы перешли границу, нам не хотелось выделяться, – ответила Креста. – Спрятать от других то, что не хочешь показывать, просто. Уж тебе ли не знать.

Признав ее правоту, Кива снова сменила ногу.

– Несколько лет мы бесцельно бродили, нигде не оставаясь надолго. У матери не было плана, она просто пыталась выжить, уберечь нас обеих. Но потом, когда мне было шестнадцать, она заболела. Легочная гниль. Она быстро разрослась, и скоро мама уже с трудом дышала и кашляла кровью.

Кива поморщилась. Легочная гниль была ужасной болезнью, и от нее мало что помогало. Больные обычно умирали за несколько недель, а иногда и за считаные дни.

– Едва оказавшись в Эвалоне, мы сразу услышали, что некая наследница Корентинов встала во главе повстанцев, – продолжала Креста. – Нам не было дела до старой свары между Сараной и Торвином, как и до того, кто сидит на троне Эвалона. Проблемы чужого престола нас не касались, так что мы держались подальше от любых сторонников что Валлентисов, что Корентинов, ни с кем не водили дружбы, жили сами по себе. Но когда болезнь приковала маму к постели, деревенский лекарь вскользь упомянул магию Тильды Корентин – жаль, сказал он, что повстанцы не набирают солдат неподалеку.

Кива припомнила слова Торелла о первых годах правления Тильды, о том, как она с помощью дара

исцеляла всех, кто нуждался в помощи. Лишь потом она начала требовать, чтобы они заслужили исцеление, чтобы они доказали верность делу повстанцев, прежде чем получить лечение. Если тогда Кресте было шестнадцать, значит, все происходило лет пять назад – видимо, тогда Тильда еще лечила людей.

– Я понимала, что шансы малы, но кроме мамы, у меня никого в мире не было, и ради нее я готова была на что угодно, – сказала Креста. – Так что я оставила ее на попечение лекаря и отправилась на поиски Мятежной королевы.

Кива пошатнулась и лишь через несколько секунд смогла восстановить равновесие.

– Нашла ее?

– Нет, – ровно ответила Креста. – Я нашла достаточно зацепок, чтобы подобраться к самому лагерю, но потом ошиблась и спросила не того человека, куда идти. Он оказался королевским стражником под прикрытием и арестовал меня по обвинению в государственной измене.

Голос у нее охрип.

– Прямо перед тем, как меня посадили в тюремную повозку, принесли сообщение от маминого лекаря – он сказал, что она умерла. Я с ней даже не попрощалась.

Кива поставила ногу на землю, опустила руки.

– Креста… – она умолкла, не представляя, что сказать.

– Никогда не думала, с чего я решила убить себя, когда меня только привезли? – спросила Креста.

Конечно, Кива думала об этом. Но даже не полагала, что…

– Не тебе одной казалось, что ты потеряла все, – тихо сказала Креста. Но потом продолжила уже громче: – Я уже говорила: я всерьез ненавидела тебя за то, что ты меня спасла. Каждый раз, когда ты попадалась мне на глаза, я вспоминала, что ты лишила меня выбора. В отместку я приложила все усилия, чтобы сделать твою жизнь неприятной.

«Неприятная», – это мягко сказано, решила Кива.

– Но потом я поняла, что тебя надо благодарить за то, что ты сделала. И я очень благодарна. Жизнь стоит того, чтобы жить, даже если иногда хочется умереть. Вот чему меня научили последние пять лет.

Она помедлила, сомневаясь, потом добавила:

– Я знаю, что раньше этого не говорила, но спасибо тебе. Без тебя меня бы здесь не было.

Пытаясь обуздать эмоции, Кива ответила:

– Пожалуйста. Но мы же обе понимаем, что и я могу сказать то же самое. Без тебя я не пережила бы ломку. И после ни дня бы не выжила.

– Мне казалось, ты и не собиралась выживать? – выразительно спросила Креста.

Кива фыркнула, то ли раздраженно, то ли смешливо.

– Так уж вышло, что я сблизилась с одной самодовольной девчонкой с каменоломни, которой, кажется, вздумалось, что мне следует еще немножко покоптить небо. Надо, говорит, возместить ущерб, заслужить прощение.

– Она дело говорит, – признала Креста. – Ты бы прислушалась.

В этот раз в Киве победил смех. Потянув усталые мышцы, она заметила: