Предательство по любви
Шрифт:
– Да, сэр. – Маркхэм был явно удивлен. По-видимому, как и прежде, он готов был выполнить просьбу Монка, хотя и не понимал ее смысла.
– Я больше не служу в полиции, – не желая прибегать к обману, предупредил его сыщик.
– Не служите? – растерянно переспросил сержант. Он уже ничего не мог понять.
– Стал частным детективом, – пояснил Уильям, встречаясь с ним взглядом. – В понедельник продолжится суд по делу Карлайонов, и к тому времени мне необходимо вернуться в Олд-Бейли. Поэтому я хотел бы освежить в памяти подробности этого старого расследования именно сегодня.
– Для
– Для собственного успокоения, – как можно более небрежно отозвался детектив. – Хочу убедиться, что сделал тогда все возможное. А заодно, если получится, отыскать ту женщину.
Уже произнеся последнюю фразу, он понял, что сам себя выдал: собеседник мог принять его за ненормального. Увы, было уже слишком поздно. Уильяма бросило в жар.
– Миссис Уорд? – недоверчиво переспросил сержант.
– Да. – Монк с трудом сглотнул. Должно быть, она жива, иначе бы Маркхэм отреагировал с еще большим изумлением.
– А вы разве не поддерживали с ней связь, сэр? – нахмурился полицейский.
У сыщика перехватило дыхание.
– Нет. – Он закашлялся. – Нет… А почему вы полагаете, что я…
– Ну, сэр. – Сержант слегка зарделся. – Я знаю, вы работали над этим делом, не щадя сил… Чтобы установить истину, разумеется… Но я видел также, что леди вам не безразлична, да и вы ей тоже. Я думал… Да и все мы думали… – Он пошел красными пятнами. – Хотя какая разница! Прошу прощения, сэр, неважно как люди относятся друг к другу, лишь бы это не вело к судебным ошибкам. Я не могу показать вам протоколы, поскольку вы уже не в полиции, но я все хорошо помню. Сейчас я на службе, однако вскоре смогу отлучиться на ланч. Уверен, что дежурный согласится меня подменить. Давайте встретимся в «Трех перьях», и я расскажу вам все, что вспомню.
– Благодарю вас, Маркхэм, это весьма любезно с вашей стороны. Надеюсь, вы позволите мне вас угостить?
– Да, сэр, почту за честь.
В полдень Монк и сержант Маркхэм сидели в трактире «Три пера» за круглым столиком. Перед каждым стояла тарелка с вареной бараниной под острым соусом, а также с картофелем, ранней капустой, давленой репой и маслом. У локтя каждого располагался стакан с сидром, а рядом дымился сладкий пудинг.
Маркхэм сдержал слово. Бумаг при нем не было, но памятью он отличался феноменальной. Хотя, возможно, он все же успел заглянуть в архив. Утолив первый голод, полицейский начал:
– Сначала вы изучили показания и отправились на место происшествия. – Он счел нужным не добавлять на этот раз слово «сэр», что несколько позабавило его собеседника.
– Прибыв туда, вы заинтересовались разбитым стеклом, – продолжал сержант. – Осколки, конечно, были давно убраны, но мы показали вам, как они лежали. Затем мы заново допросили слуг и саму миссис Уорд. Вас интересует, что я об этом помню?
– В общих чертах, – ответил сыщик. – Самое основное.
Маркхэм принялся скучно излагать ход следствия, в результате которого любой полисмен немедля арестовал бы Гермиону Уорд. Улики против нее казались неопровержимыми. Единственная разница между ней и Александрой Карлайон заключалась в том, что у Гермионы были все причины покончить с мужем, унаследовав при этом солидную часть имущества. Александра же, идя на преступление, теряла все: положение в обществе, деньги и прочее. Кроме того, она призналась почти сразу же, а миссис Уорд яростно отрицала свою вину.
– Дальше! – попросил Уильям.
Маркхэм прожевал и продолжил:
– Я не знаю, почему вы ей поверили. Возможно, в этом и заключается разница между обычным хорошим полицейским и великим сыщиком. Великий сыщик инстинктивно чувствует вину или невиновность человека. Вы работали день и ночь. Я больше никогда не видел такой работоспособности. Сказать по правде, не знаю даже, когда вы спали. Да и нас вы тоже загоняли до упаду.
– Я слишком многого требовал? – спросил детектив и тут же пожалел об этом. Что можно ответить на такой идиотский вопрос? Но, к своему ужасу, он тут же снова услышал собственный голос: – Вел себя… оскорбительно?
Его собеседник потупился и некоторое время смотрел в свою тарелку, а потом вскинул глаза на бывшего коллегу, словно пытаясь убедиться, не напрашивается ли тот на комплимент. Уильяму лесть нравилась, но он был слишком гордым для таких хитростей. Кроме того, Маркхэм, судя по всему, был человеком прямодушным.
– Да, – сказал наконец сержант. – Хотя я бы не назвал ваше поведение оскорбительным. Оскорблялся тот, кто этого заслуживал. Себя я к таким не отношу. Не могу сказать, чтобы вы мне всегда очень нравились: разные люди имеют разные способности, а вы не желали этого понять.
Сыщик усмехнулся. Ну что ж, во всяком случае, честно.
– Я прошу прощения, мистер Монк, – сказал Маркхэм, – но вы в самом деле не щадили людей, требуя от них подчас невозможного. – Он отправил в рот кусок баранины, прожевал и заговорил снова: – Хотя вы оказались правы. Мы не сразу это поняли. Перетряхнули много раз свидетелей, лгавших по разным причинам, и выяснили, что убила вовсе не миссис Уорд, а ее служанка с дворецким. Вообще-то они замышляли только ограбление, но проснулся хозяин, и им пришлось убить его.
Значит, он все-таки спас ее от виселицы!
Сержант замолчал, удивленно поглядывая на детектива и явно не понимая, что с ним творится. Уильям задавал вопросы, каких не услышишь ни от одного полицейского, и вообще был не похож на себя.
Чувствуя непривычную уязвимость, Монк заставил себя вернуться к еде. Все же многое было ему по-прежнему непонятно. Он спас жизнь и честь Гермионы. Почему же они с ней больше не встречались? Ведь он явно любил ее! Не зря же образ этой женщины преследовал его столько времени!
Почему? Что их разлучило? Почему он на ней не женился?
Сыщик не видел ответа, и это его пугало. Быть может, ему все же не следовало теребить старую рану, позволив ей заживать самой? Но ведь она не заживала! Болела, как невскрытый нарыв…
Маркхэм внимательно смотрел на него.
– Вы все еще хотите отыскать миссис Уорд? – спросил он.
– Да… хочу.
– Она покинула наши места. Слишком много горьких воспоминаний, понимаете… Пусть ее даже оправдали, но люди-то все равно шушукаются.