Предательство Риты Хейворт
Шрифт:
– Я не с вами разговариваю. Какой у тебя красивый передник, Ампаро!
– Ворованный он. Эта воровка после первого причастия не вернула платье, которое монашки дали ей поносить.
– Сейчас за неделю заплатите, за двадцать литров?
– Подождите, Ампаро спросит у хозяина.
– Жду тебя на улице, а то лошадь уйдет.
– Хозяин говорит, что заплатит на той неделе.
– Ампаро, ты поосторожнее с Фелисой, она распутная.
– Вы Фелисе не верьте. Мне монашки это платье дали перед первым причастием, как и другим бедным девочкам, которые в процессии идут позади всех. А хозяйка сказала, чтобы
– Мне сеньора Мита говорила, что, когда ты подрастешь, она тебя научит и ты поступишь санитаркой в больницу.
– Не хочу, они самые распутные.
– Фелиса еще хуже.
– У санитарок халаты затасканные и некрахмальные.
– Все лучше, чем быть служанкой.
– А из чего хозяин выкручивался?
– Да рогатый муж мог его убить.
– Но хозяин никуда не ходит без сеньоры.
– Это когда он неженатый был, сколько раз чудом спасался, а то бы прирезали. Иди в санитарки, Ампаро.
– Одна санитарка незамужняя родила.
– Твоя сестра тоже без мужа родила, ты-то чего воображаешь?
– Зачем опять проснулся, негодник? Задала бы тебе ремня, будь моя воля. Но мне надо тебя нянчить, пока не вырастешь. Вот купит твоя мама мебель, и я стану у вас ночевать. Была бы для меня кровать, на всю ночь оставалась бы нянчить. Что дороже: кровать или бычок? Ах, если бы у твоего папы было много денег, как у отца Моры Менендес, я бы все время жила у вас, как няня Моры Менендес… Не плачь, сейчас сменю, мокрую пеленку уберем и положим сухую, если капельку помолчишь, я пеленочку проутюжу, чтобы тепленькая была, а то у тебя вся попка скукожилась. Теперь Мора Менендес уже большая, настоящая барышня, а няня так и живет у них, и жених у нее есть из деревни, он к ней в гости прямо в дом ходит, в гостиную. У Моры еще нет жениха, но когда будет и станет к ней ходить, – она что, няню из гостиной выгонит и ей придется сидеть с женихом на кухне?
– Ампаро, после отнесешь это письмо на почту. Ну что, шалунишка? Причеши его получше, Ампаро, скоро повезем к маме.
– Я малыша с собой на почту возьму, сеньор.
– Ампаро, запомни, ты мне поклялась никому про это не говорить.
– Я и не говорила никому. Упаси Бог, умереть мне на этом месте.
– Никогда не говори Мите про нашу тайну.
– Не скажу, сеньор. Только сеньора спрашивала, откуда у меня на руке синяк.
– Какой еще синяк?
– Ну когда вы увидели, что я видела, как вы за дверью стоите и слушаете, чего они говорят.
– Какой такой синяк?
– Да вы тогда, сеньор, и не заметили, как руку мне сильно зажали, пока я не поклялась, что ничего не скажу сеньоре Мите.
– А Адела тебя ничего не спрашивала?
– Спрашивала, они с сеньорой спросили, откуда у меня на руке синяк. Но я же вам поклялась, что ничего не скажу про то, как на вас наткнулась, когда вы за дверью слушали, чего они говорят.
– Поклянись снова. Что не скажешь Мите, вообще никому.
– Хорошо, сеньор. Клянусь белым светом, да ослепнуть мне на этом месте.
– Бог тебя покарает, если нарушишь клятву.
– Нет, нам монашки говорили, что клясться грех, что никогда не надо клясться.
– И что ты им про синяк сказала?
– Что это меня священник поколотил в церкви. Такое раз в церкви было, я сеньоре Мите и рассказала. Священник этой Рольдан затрещину влепил, она аж грохнулась на пол, а потом Рольдан встала обалделая и не знает, куда идти, и пошла было в ризницу, а священник как схватит ее за руку, как шмякнет об стенку, потому что она облатку глотать не умела и чуть не подавилась и жевать ее принялась, когда та застряла в горле, это было перед первым причастием.
– Кто эта Рольдан?
– Одна девочка, за железной дорогой живет. Мы с ней позади всех в процессии шли.
– И Мита тебе поверила?
– Сеньор, я не знала, что вы пишете письмо, думала, вы со счетами сидите. Будете мебель покупать?
– Ампаро, грязнуха паршивая, пришлось мне самой пол подтирать.
– Мне уже не надо на почту, потому что хозяин порвал свое письмо.
– Сходи-ка в булочную за толчеными сухарями. Знаешь, что я тебе скажу? Я к ужину нажарю шницельков, а ты дома будешь доедать похлебку, которую твоя мамаша сварила на обед.
– Везет же тебе, Тотин, не то что Инес. Она ведь мне не сестра. Вот послушай: Инес, бедняжечка, – дочка моей старшей незамужней сестры, поэтому я для Инес тетя, и, когда она подрастет, я смогу ее шлепать… А Муха мне сестра, только младшая, и если я дергаю ее за волосы, она царапается когтями, как кошка. Тебя я шлепать не могу, потому что у твоего папы есть деньги, и он мне платит, чтобы я тебя нянчила, но если ты не будешь лежать тихо, я тебя ущипну, когда никто не видит, лежи тихо, негодник, кому говорят! Если б ты знал, бедная Муха ни разу не ела шницелей, а в тот вечер, когда лил жуткий дождь, и я не могла вернуться домой, и Фелиса нажарила шницелей, после ужина хозяин отвез меня на машине, и я легла с Мухой и рассказала ей про шницеля. Муха откинула мне одеяло с живота и стала водить холодной рукой, все хотела шницеля потрогать. Вот бы твой папа заработал много денег и купил мебель. Повезло же няньке Моры… жених звонит в дверь, она выходит ему открывать, а сама без передника… Хорошо, что твоего папу не посадили в тюрьму, бедная твоя мама, директор ее враз без отпуска оставил, и она не смогла поехать в – Ла-Плату, зато хозяин чуть не прибил директора насмерть.
– Чего купила?
– Кило сухарей на шницеля.
– Пакет сухарей подорожал теперь на пять сентаво, откуда у тебя лишний пятак?
– Я сказала булочнику, чтобы не брал с меня дороже, потому что сеньора Мита ему в больнице мазь от прыщей дала.
– Чего ты так печешься о хозяйском кармане?
– За что хозяина хотели убить?
– Мне говорили, в него однажды стреляли, а потом еще раз.
– Хозяина все женщины любили?
– Не видишь разве, что он красивый, как киноартист?
– Ну вот, Тото, сейчас тебя причешу, и мы с твоим папой поедем на машине в больницу встречать твою маму. А ну не маши рукой! И под ребра мне не тычь, и так болят от этой Мухи, она во сне всю ночь пихает меня локтями, острыми как палки, она такая тощая, и все потому, что не хочет больше есть похлебку. Если у вас сегодня останется лишний шницель, завтра утром попрошу его у твоей мамы, она даст. Муха ни разу не ела шницелей. Мал ты еще, и шницель тебе не дадут, а то бы мог попросить за ужином шницель. Только мал ты еще, а то бы спрятал, и я бы завтра Мухе отнесла. Но ты, клоп поганый, и говорить-то еще не умеешь.