Предательство среди зимы
Шрифт:
— Тогда умереть будет не так уж плохо. Хоть чем-то ей помогу.
— Ты правда так думаешь?
— А почему бы нет, Маати-кя? Если ты не вынесешь меня отсюда в рукаве, вряд ли я увижу, какие суровые тут зимы.
Маати со вздохом кивнул, затем поднялся и принял позу прощания. Даже краткий перекус сделал Оту сильнее.
Он хоть и не поднялся, но принял позу ответа на прощание. Маати подошел к двери и постучал в нее кулаком. Раздался скрежет засова.
Ота снова заговорил:
— Спасибо за все. Это добрый поступок.
— Я стараюсь не для тебя, Ота-кво.
— Все равно спасибо.
Маати не ответил. Открылась дверь, и он вышел.
Начальник охраны открыл было рот, однако что-то в выражении лица Маати его остановило. Поэт подошел к небесным дверям, встал на помост, будто тот не завис над пропастью, сцепил руки сзади и стал смотреть на крыши Мати. Вид, который совсем недавно вызывал головокружение, теперь его ничуть не трогал. Спустившись, Маати быстрым шагом ушел в свои покои. Рана в животе зудела, но поэт не позволял себе чесаться. Он собрал бумаги, сел на веранде перед алыми, как кровь, клумбами и задумался, что делать дальше.
Он еще не опросил двух тюремщиков. Дознайся он, кто убил убийцу, наверняка подошел бы ближе к истине. Рабы и слуги Третьего дворца, возможно, станут разговорчивее: ведь их хозяин, Данат Мати, возвращается, убив брата и покрыв себя славой. Если он и вправду воспользовался легендой об Оте-Выскочке, чтобы отвлечь Кайина от собственных козней…
Размышления прервал мальчик из прислуги, который объявил о приходе Семая. Маати принял ответную позу, и к нему провели молодого поэта. Тот выглядел, как показалось Маати, неважно: слишком бледен, в глазах тревога. Вряд ли его беспокоила судьба Оты-кво, но что-то удручало несомненно.
Юноша все-таки широко улыбнулся и сел. В его движениях было куда больше сил, чем у Маати.
— Вы посылали за мной, Маати-кво?
— У меня есть для тебя задание. Когда-то ты предложил мне помочь. Если ты не передумал, я бы хотел этим воспользоваться.
— Вы не отступаетесь?
Маати поразмыслил. Да, можно повторить, что дай-кво приказал ему найти убийцу Биитры Мати и узнать, замешан ли в этом Ота-кво, что он не отступится, пока не выполнит приказ. Для утхайема и для самого хая это прозвучало вполне убедительно. Однако Семай знал дая-кво не хуже Маати и понял бы, как ничтожно это оправдание. Маати просто покачал головой.
— Нет.
— Могу я спросить, почему?
— Оту-кво хотят казнить.
— Да, — согласился Семай спокойным и ровным тоном, словно Маати сказал, что зима будет холодной.
— У меня есть еще несколько дней, чтобы выяснить, чьи преступления ему вменяют в вину.
Семай нахмурился и принял позу вопроса.
— Все равно его убьют! Если Биитру убил он, его казнят за Биитру. Если не он, Данат убьет его, чтобы сохранить право на трон. Так или иначе, Ота покойник.
— Вполне вероятно, — согласился Маати. — Я испытал все средства, какие мог придумать. Если осталось только одно, воспользуюсь и им. Я должен это сделать.
— Чтобы спасти учителя, — понимающе кивнул Семай.
— Чтобы следующие двадцать лет спать спокойно, — поправил его Маати. — И с чистой совестью отвечать любому, что я сделал все, что мог. Для меня это еще важнее.
Семая его слова явно озадачили, но Маати не знал, как объяснить остальное, не упомянув про своего сына и не наплодив новых вопросов. Он просто замолчал, чтобы молчание договорило остальное. Наконец Семай принял позу согласия и склонил голову.
— Маати-кво… Простите, когда вы в последний раз спали?
Маати улыбнулся и не ответил.
— Хочу поговорить с одним из охранников, которые видели убийство моего ассасина. А ты не мог бы привести ко мне вечером слугу из дома Даната? Надо бы задать ему несколько вопросов…
Даната Мати встречали как героя. На улицах радостно кричали и пели, на площадях устроили гулянья. Стайки девушек плясали, украсив волосы цветочными гирляндами. Из паланкина, увитого золотыми и серебряными нитями, Данат смотрел на них, будто заботливый отец на любимых чад.
Идаан присутствовала, когда объявили, что Данат Мати остановился у моста и ждет отцовского позволения войти в город. Она спустилась вниз за гонцом, чтобы посмотреть, как откроются двери, как выплеснется на темные каменные улицы праздник. Горожане распевали бы не менее громко в честь Кайина, если бы убит был Данат.
Пока свита Даната пробиралась сквозь толпу, Идаан ушла во дворец. Весь утхайем нарядился, точно простой люд. Знатные семьи как бы невзначай собрались у большого зала Третьего дворца, и музыканты с певцами развлекали их балладами о великих воинах, которые пришли домой с поля брани, о новом времени и новой жизни. Они восхваляли мудрое мироустройство — будто забыли Биитру и Кайина, будто колесо мира не смазано кровью ее семьи. Идаан смотрела на все это со спокойным, приятным выражением лица, а душа ее корчилась от отвращения.
Когда паланкин Даната принесли в просторный двор, присутствующие, включая Идаан, разразились приветственными криками. Данат поднял руки и улыбнулся сразу всем, счастливый, словно ребенок в Ночь Свечей. Увидев в толпе сестру, он сразу же подошел к ней. Идаан подняла подбородок и приняла позу приветствия, как подобало. Данат не обратил на это внимания и облапил ее сильными руками, помотал из стороны в сторону и лишь потом поставил на ноги.
— Сестра! — воскликнул он, с улыбкой заглядывая ей в глаза. — Не могу передать, как я рад тебя видеть!
— Данат-кя… — начала она и запнулась.
— Как наш отец?
Естественная для этих слов печаль была легче притворной радости. Печаль отразилась и в глазах Даната. Вблизи Идаан увидела, как покраснели белки его глаз, как побледнела кожа. Да на нем грим! На щеках румяна, на губах помада, кожа присыпана пудрой теплого тона, чтобы придать здоровый вид. На самом деле лицо Даната было изжелта-бледным. Может, он заболел? Или стоит поискать медленно действующий яд…
— Тебя заждался, — произнесла вслух Идаан.