Предчувствие: Антология «шестой волны»
Шрифт:
— Да ты и впрямь поэт! — вместо ожидаемого признания похвалила Христина.
— Я соврал, — сердито сказал бармен. — Я не пишу стихов.
— Это не важно. Не все же поэты пишут стихи, — утешила Христина, доставая запищавшую в кармане трубку: — Христина. А который час? Догадываюсь, что не рано. Конечно зайду. Как будто, нет. До скорого, Андерс.
— Тебя кто-то ждёт?
— У Патриота консервы кончились.
— Ты его так называешь?
— Нравишься ты мне, Христофор! Кого его?
— Нравишься, это значит нравишь себя. Я действительно хочу
— Не знаю.
Снова раздался гром. И небо, в который раз за этот день, озарилось сначала с одной стороны, потом с другой. Гроза взяла Родинку в кольцо. Христина торопливо допила кофе. Встала, застегнула курточку. Махнула рукой Христофору.
— Ты промокнешь, — сказал он.
— Как промокну, так и высохну, — бросила она и пошла к выходу.
— Магдалина!
Христина обернулась.
— Возьми меня с собой.
«Только тебя мне ещё не хватало для коллекции», — грустно подумала Христина, а вслух сказала:
— Прости, Христофор, но зачем ты мне?
И решительно вышла, хлопнув дверью пустого бара. За порогом подумала, что жестоко это, пожалела, оглянулась. На стеклянных дверях прочла: «Кофейня „Валгалла“». Прочла и пошла прочь. Не стала возвращаться.
23.50
Было темно и тепло. Наверное, плюс двадцать пять по Цельсию. Осадки весьма походили на дождь. Христина шла по шершавой, впитывающей воду плитке. Широким шагом, заложив руки в карманы. Мимо домов, покрытых дождевыми потёками, как трудовым потом. Домов, вырастающих из темноты при вспышках молнии, а потом на мгновение пропадающих вовсе. Кроме слабо светящихся витрин. Сколько Христина себя помнит, ни один маркет никогда не закрывался на ночь. Даже паршивая лавка скобяных товаров. Впрочем, Христина шла к центру, и витрины по обе стороны дороги сияли всё ярче, становились всё больше. На одной из них пушистые разноцветные котята карабкались на крупного кота с пошлой мордой. Надпись внизу гласила: «С 12 июня, папочка!»
Христина толкнула высокую дверь. Дверь мяукнула. Мимо стеллажа с бесплатными рекламными образцами. Мимо Великой китайской стены консервных банок. Мимо книжных стендов, стендов с игрушками и с кошачьей одеждой. Христина подошла к прилавку. Длинному и белому, как лыжная трасса. Навстречу ей с другой стороны из кресла встал селлер. На селлере надета полосатая куртка и такая же шапочка с ушками. Этот пухленький розовощёкий котик показался Христине ребёнком, наряженным к рождественской ёлке.
— Ливер нарезной в вакууме, — попросила Христина, — и две банки кошачьей «амброзии».
Когда селлер заговорил, Христина подумала, что ошиблась. Что это никакой не ребёнок, а скорее травести.
— Ливер есть «с кровью» и есть «нежнейший», вам какой?
— Только без крови, — кисло поморщилась Христина.
Интеллигентный Патриот похож на хищника не больше беззубого очкарика, шамкающего паровую котлетку. Христина даже вполне допускала, что при виде мыши (не компьютерной, а настоящей) Патриот упал бы в обморок.
— А «амброзию» для какого возраста? — спросил селлер, грациозно приподнявшись на цыпочках и шаря по полке большой рукой.
«Нет, — подумала Христина, — это не травести, а чистый голубчик».
— «Амброзию» из рыбных костей, — сказала она громко.
Теперь селлер поморщился и поправил:
— «Золотая рыбка».
— Конечно. Конечно, «Золотая рыбка», как же ещё! — поспешно подтвердила Христина.
Селлер сложил покупки в огромный пакет и передал его через прилавок в комплекте с дежурной улыбкой.
— Возьмите, пожалуйста, на выходе одноразовый клозет.
Христина тоже улыбнулась: «Спасибо» — и пошла по бесконечно длинной полосатой же дорожке к выходу. Смотрела под ноги, перед полкой с рекламой не остановилась. Дверь за нею мяукнула.
Дождь ещё не кончился, но гуляющие все как один шли без зонтиков. Чем ближе к центру, тем сильнее чувствовался праздник. Огни, музыка, смех. Христина вошла в дом через парадное, с улицы. На крыльце целовалась какая-то парочка. Одна из девушек обернулась к ней спросить, который час. Христина неопределённо ответила, что, наверное, уже за полночь. Девушки вернулись к своему занятию, а Христина взялась за ручку двери, была опознана «центральным домашним» и впущена внутрь. Поднимаясь по квадратной спирали лестницы, она расстегнула курточку, достала пульт домашнего управления и послала сигнал: «Пришла. X».
Андерс ждал в холле, подпирая плечом косяк. Патриот сидел у его ног. В квартире было тихо, только где-то далеко, за множеством приоткрытых дверей, едва уловимо, монотонно шумел какой-то прибор.
— Что это? — спросила Христина, отдав папе пакет и переобуваясь.
— Айра чистит у тебя воздух. Ты оставила окно открытым.
Христина улыбнулась.
— Осталось что-нибудь вкусненькое?
— Мы и половины не съели. Но ты же сказала, что не голодна.
— И не сыта. Я надкусила сосиску. А это так же бесполезно, как и безвредно.
— Тогда вооружайся, идём на сафари в холодильник. Тебе, кстати, Модест звонил.
Андерс развернулся и пошёл первым, за ним прихвостился Патриот, последней брела Христина. Она окликнула папу:
— Андерс…
— М-м-м? — спросил он через плечо.
— Сейчас я как-то особенно тебя люблю.
— Спасибо. А что произошло?
— Может быть, я выйду замуж.
— Потрясно. За Валя?
— Нет. Будет скандал. Валь назовёт меня белогвардейской сволочью и останется праведным, но одиноким. Так ему и надо.
— Тебе не жалко?
— Нет.
— А за кого замуж?
— Я не знаю, кто он такой. Его зовут Анно.
— Зачем тебе?
— Он ждёт от меня ребёнка.
— Ясно, — сказал Андерс, на минуту задумался, потом спросил. — Ну и что?
Христина пожала плечом: мол, понятия не имею «что», но…
— А ты сможешь его полюбить?
— Андерс… Я не уверена, что смогу сделать вид, что…
— Я о ребёнке.
— А-а… — неопределённо протянула Христина и ничего больше не добавила.