Предчувствие любви
Шрифт:
— Вот так всем знать оборудование кабины! — приказал комэск.
А зубрежки и без того хватало. Что ни возьми — все нужно знать наизусть, причем заучивать не механически, а осмысленно, ведь в полете нет времени для того, чтобы неторопливо размышлять и с потугами вспоминать назначение того или иного прибора. Поэтому мы сочетали изучение кабины с тренажами: садясь на пилотское кресло, работали на земле так, словно самолет находился в воздухе. А сидеть там поначалу было, честно говоря, не очень-то приятно. Глаза то и дело сами
Раньше, чтобы покинуть боевой самолет в аварийной обстановке, надо было вылезти из кабины с парашютом и прыгнуть. Скорость реактивной машины не позволяла пользоваться этим дедовским способом спасения. Стоит в полете высунуть руку или голову — их напрочь срежет встречный поток воздуха. И конструкторы превратили пилотское кресло в своего рода артиллерийское орудие. Теперь не надо ни выбираться на крыло, ни прыгать. Нажми спуск — и тебя мгновенно вынесет в небо, после чего шелковый купол парашюта доставит прямехонько на землю.
Слушая такие вот объяснения майора Филатова, мы улыбались: все понятно, просто и удобно. А комэск вдруг сказал:
— Ну, коли понятно, проделаем практически…
И повел нас в ангар, где стояла катапульта для наземных тренировок летного состава. Вместе с нами он пригласил эскадрильского врача.
Внешне катапульта напоминала собой кабину нашего реактивного бомбардировщика, над которой метров на десять — двенадцать вверх тянулись два рельса. Нужно было сесть в сиденье, привязаться и нажать спусковую скобу. Проще говоря, самому выстрелить собой и взлететь вместе с креслом до верхнего упора торчащих над ним рельсов.
— Кто первый? — спросил Иван Петрович и посмотрел на Шатохина: — Прошу…
Побледнев, Лева попятился: — Я это… Мне сегодня нездоровится. Врач тут же проверил у него температуру и улыбнулся:
— Товарищ лейтенант, вы просто малость волнуетесь. И зря. Это же совершенно безопасно. Один миг — и все…
— Ладно, давайте по списку, — решил майор. Первым по списку должен был «стрельнуться» Зубарев. Он шагнул к катапульте с улыбкой, но мы не очень-то ему верили. Храбрится Никола! Какая уж там безопасность, если под тобой — пороховой заряд! Судя по калибру — противотанковая пушка.
А майор командовал:
— Ноги на подножки!.. Затылок к наголовнику… Мускулы напрячь… Пуск!..
Грохнул взрыв. В мгновение ока кресло вместе с Николой оказалось на самом верху высоко задранных рельсов и застыло на защелках специальных замков. Как он там, живой ли?.. Николай зашевелился, отстегивая ремни, и мы вздохнули: живой!
Когда он выбрался из кресла, врач подсчитал у него пульс и похвалил:
— Отлично, молодой человек! Завидное хладнокровие.
А майор Филатов продолжал распоряжаться:
— Очередной — к катапульте!
Это звучало успокаивающе, как в спортивном зале
— Руки на поручни… Пальцы на скобу… Сгруппируйся… Пуск!
Я судорожно надавил спуск… Бах! — ударило в уши, и…
Где я? Уже на верхотуре… В самом деле, не так черт и страшен, как его малюют. Только под левым ребром — ек-ек! Врач положил пальцы на мое запястье, щелкнул секундомером и ошарашил:
— Сто двадцать… Ничего себе! А мой нормальный пульс — семьдесят шесть. Впрочем, я вскорости успокоился: сто двадцать было и у Пономарева. А сколько у Левы, врач даже не сказал. Видимо, больше. Очень уж он переживал, даже губы побелели.
Один Никола ходил именинником. Однако, по обыкновению, был сдержан, ни над кем из нас не подтрунивал. А когда я попытался его похвалить, он удивился:
— А чего же тут бояться? Катапульта — устройство спасательное. — И вдруг вздохнул: — Эх, будь нечто подобное на самолете капитана Бахчиванджи!..
Капитан Григорий Бахчиванджи погиб, испытывая первый отечественный реактивный самолет. Произошло это в мае сорок второго. Конечно, будь на его машине катапульта, он наверняка мог бы спастись…
Часто удивлял меня Зубарев и неожиданными мыслями, и неожиданными поступками, и своим усердием в службе. Лучше всех, без запинки, сдал он экзамены и по знанию конструкции только что прибывшего в эскадрилью реактивного бомбардировщика. Тем не менее мы отнеслись к его достижениям с легкой иронией. Ах, Николай, Николай, вполне объяснимо твое усердие, да много ли в нем проку! Курсантом ты тоже был старательным, но где тебе тягаться в летном деле с Пономаревым. Способности и буквоедство — вещи разные.
В подоплеке такого суждения крылась известная доля зависти, но Зубарев не мог опровергнуть нас столь же блистательными успехами в полетах. Едва приступив к освоению нового самолета, он получил строгое замечание от майора Филатова. И ладно бы за какую-то ошибку в технике пилотирования, а то за неумелое руление по земле.
Чего в этом сложного — управлять любой машиной, движущейся по гладкой, асфальтированной дороге? Увы, представьте себе, рулить реактивный бомбардировщик не так-то просто, как кажется на первый взгляд. Мне вначале тоже пришлось попотеть.
Сел я в кабину, запустил двигатели, дал газ и улыбнулся: поехали! Но уже через минуту настроение мое резко изменилось. Длинный, вытянутый вперед фюзеляж, опирающийся на переднее колесо, повело влево. Да как повело! Нажал я на правую педаль — никакого впечатления. Даванул второпях сильнее — самолет рывком дернулся вправо и пошел, пошел зигзагами — в одну сторону, в другую, влево, вправо, туда-сюда. Покачиваясь, мотая высоким килем, огромная машина двигалась рывками, точно делала реверансы.