Предчувствие смуты
Шрифт:
— А я вас ищу, товарищ Перевышко. Вам письмо. Заказное.
«От Тамары», — согрела догадка. Но в следующее мгновенье, узнав знакомый почерк, почему-то поскучнел. Отец никогда ему не писал, писала мать. Письма шли, конечно, на Воронеж, а приходили в Чечню.
Письмо распечатал вечером, когда рота уже отдыхала и командир роты лейтенант Червонин, заменивший погибшего капитана Калтакова, ознакомил старшину с планом-заданием на следующий день. Никита наконец-то принялся за чтение письма.
Отец писал, как думал, с предельной откровенностью:
«Здравствуй,
Третий год подряд кто-то нам устраивает подлянку. Опять нам подпалили пшеницу. Сгорела вся. Это значит, тридцать гектаров “мироновской” — собаке под хвост. Мать слегла. Как могла, держалась. Но сердце — это деталь ненадежная — подводит ее в самый неподходящий момент. Я спрашивал нашего депутата, он каким-то манером протиснулся в Верховную раду и там засел. Спрашивал: зачем это вы, новая власть, нас распаевали? Чтоб мы раньше времени подохли? Депутат ответил: чтоб мы лучше жили, чувствовали себя хозяевами, мол, земля теперь ваша, делайте на ней что хотите.
И вот мы с матерью захотели сами выращивать хлеб и продавать его по рыночной цене, то есть по базарной. Дождаться со службы вас, то есть тебя и Миколку, а там и выгодно женить. У нас тут есть на примете работящие девчата. С их родителями, надеемся, мы сторгуемся. И заживем частной жизнью, как живут в развитом капитализме. Киев по телеку нам регулярно показывает сладкую жизнь на Западе. И мы с матерью подумали: живут же гады, а мы чем хуже?
Сынок Никита! В связи с перестройкой врагов у нас теперь прибавилось. И пора уже защищать не Родину, которую разворовали, а свое кровное гнездо.
И вот мы с матерью решили: служба ваша — дело хорошее, но от нее никакого навару. Заканчивайте, на чем остановились, и поворачивайте оглобли к дому. Будем за жизнь сражаться единым гнездом. Я вот на одну ночь отлучился от поля, и меня спалили.
Сынок! Один я не уберегу наше кровное. Люди-то теперь не те — от жизни озверели. Каждый друг у друга что-то отнимает. А нам ничего отнимать не нужно — свое бы сберечь.
Сынок! Махни на контракт рукой. Дослуживать будешь дома.
Любящие тебя родители».
5
Трое суток носил Никита в кармане отцовское письмо. Был бы жив капитан Калтаков, он бы посоветовал… Капитан не любил советовать, когда дело касалось личной жизни подчиненного. «У тебя есть голова на плечах, — говорил он в таком случае. — Голова дана не только для того, чтобы носить панаму. Заставляй свою голову думать. Тогда и до умного додумаешься».
Задумался Никита: что ответить родителю? Прерывать контракт или же дослуживать до пенсии? Дослужишь — в сорок пять лет ты уже пенсионер — человек свободный. Хочешь — землю паши, если она у тебя есть, хочешь — иди на завод, если туда принимают пенсионеров. Хочешь — пропивай пенсию, пока не околеешь. Но в любом случае, будь ты хоть трижды алкоголик, тебя с почестями похоронит райвоенкомат. Похоронит, если у тебя есть соответствующая прописка.
Никита слышал, где-то в Подмосковье нашли труп человека. При нем оказались документы на имя Героя Советского Союза. Военкомат не стал устраивать похороны —
Никита до сегодняшнего дня думал о родителях, как обычно думают многие солдаты, когда дома все благополучно: ну, живут старики, вроде не бедствуют, соединили два пая — вроде довольны. Как-никак тридцать га. Руки-ноги есть. Работать умеют. В Европе, в той же Голландии или Дании, имея столько гектаров пахотной земли, сразу стали бы богачами. А что родителям еще нужно?
Никита к гектарам отнесся равнодушно. Среагировал Микола, когда узнал, что родители, как бывшие колхозники, получили землю по закону. Микола из Львова ударил телеграмму: «В аренду не отдавайте».
А чуть было не отдали. Бывший председатель колхоза Алексей Романович Пунтус настойчиво доказывал сельчанам, что у бывших колхозников в новых условиях самый верный путь к зажиточной жизни — сдача земли в аренду: «Ты лежишь на печке, смотришь телевизор, а во двор тебе везут пшеницу — арендную плату: кушай сам или продавай на рынке. Кто даже лет десять назад мечтал о таком чудесном коммунизме? Молчите. То-то же…»
Кто-то соблазнился, почувствовал вкус медового слова, отдал землю в аренду… тому же Пунтусу. Перевышки воздержались. Микола не велел. А он парняга умный, ни чета Никите, в институте учится.
По поводу поступка Никиты сослуживцы говорили: «Чокнулся прапорщик, собирается расторгнуть контракт. На разведку, на Украину подался».
Путь на Украину лежал через Воронеж. Не мог он вернуться на родину, не встретившись с Тамарой и маленькой кудрявой Клавочкой, не мог не постоять у могилы своего командира…
Сердце болело за людей, ставших ему родными.
6
Микола Перевышко с детства был помешан на металле. Отец копается у трактора, и он около него. Отец в кузнице ладит борону, и он там же. Отец гнет над спиртовкой рыболовные крючки, и Микола жадно присматривается, как у отца это ловко получается.
А однажды, уже в сентябре, когда грунтовые воды уходят вглубь, — Миколке было пять или шесть лет — отец чистил колодец и, к изумлению сына, вытащил похожий на бревно предмет. Когда смыли грязь, это оказалась завернутая в брезент винтовка. Если считать с войны, на дне колодца она пролежала не меньше двадцати лет. Кто-то ее надежно спрятал, залив брезент разогретой смолой.
Вечером, когда дети уснули, отец уединился в мастерской, освободил винтовку от брезента, начал вынимать затвор, но он так приржавел к патроннику, что пришлось окунать его в керосин. Затвор оставил в банке с керосином, а винтовку при помощи струбцины разобрал на части.
И тут отец заметил, что в мастерской он не один. За всеми его движениями жадно наблюдает Микола. Час назад он сделал вид, что зашел в свою спаленку и уснул, а спать ему вовсе расхотелось. Он догадывался, что отец тайком, когда все улягутся, займется находкой. И не ошибся.