Предчувствие смуты
Шрифт:
— Почему не спишь? — грозно спросил родитель.
— Интересно. Это шо — ружье или винтовка? — в свою очередь заинтересованно спросил Микола.
— Винтовка.
— Всамделишная?
— Игрушечная.
— Игрушечную в колодце не прячут.
— Тогда валяй отсюда. Спи. Не то по шее схлопочешь, — грубо предупредил родитель и тут же прекратил возиться с находкой.
Он небрежно сгреб в мешок детали, оставил только затвор в банке с керосином. Сказал сыну:
— Завтра закопаю.
Но как Микола ни следил, отец не закопал винтовку ни завтра, ни потом. Затвор только перепрятал. А куда? Микола искал тайник —
Деньги Микола, конечно, находил. Бывало, стянет из отцовского тайника рублик на мороженое. Мороженым с братом делился честно, но никому не рассказывал, даже матери, откуда у него монета. И брат его тайну никому не раскрывал, поклявшись по-слобожански: «Ей-богу, собака буду». За нарушение тайны следовала кара, какую назначит экзекутор, это или щелчки под нос, или же незаметно для взрослых достать из улья рамку с медом и утащить в леваду, где экзекутор устроит для друзей пиршество.
С годами забылось, что из колодца была вынута винтовка и где-то надежно спрятана. Сильно жалеть не пришлось. К винтовке не было патронов, а найти их можно было там, где проходили бои. В войну войска обошли Сиротино. Когда наступали немцы, бои громыхали по Донцу. «Юнкерсы» коптили небо с утра до ночи, бомбили Купянск. Когда наступали наши, тоже бомбили Купянск. «Петляковы» сбрасывали бомбы на эшелоны, уходившие на Харьков. И опять в Сиротине боевых действий не было, а значит, никто и не сеял патроны. Подбирать было нечего.
Будучи школьником, Микола поступил в стрелковый кружок. Научился собирать и разбирать стрелковое оружие. Увлекся ремонтом охотничьих ружей. У него рано появились карманные деньги. За отлично выполненную работу клиенты на плату не скупились.
Мать сердилась, выговаривала отцу: деньги разбалуют мальчишку. Отец поощрял стремление сына зарабатывать:
— Помнишь, мать, еще дед Данила, бывало, говаривал: своими руками заработанная копейка ценнее дармового рубля.
Деда Данилу отец вспоминал часто. А когда дети подросли, повел их на кладбище. На массивном дубовом кресте вслух прочел эпитафию — своего рода завещание:
Мой дед умирал и наказывал, чтоб никто нам не указывал.Это изречение отец заставил своих детей выучить наизусть. Никита и Микола запомнили также, что своими руками заработанная копейка ценнее дармового рубля. И тем не менее Микола нет-нет да и запускал руку в отцовскую заначку: мороженого всегда хотелось.
А в голову вошло: на честной копейке не разбогатеешь, а если чужие рубли брать, чтоб никто не видел, можно есть не только мороженое. Но каждый раз, когда в руки попадали чужие деньги, преследовала мысль: а ведь можно и влипнуть — тогда походит по твоей спине отцовский ремень. Удача улыбалась, и отец вроде ничего не замечал. Но он все видел, но матери ничего не говорил, иначе она узнала бы о заначке. С каждым
Иметь деньги — дело хорошее, но уметь их зарабатывать — это уже талант. Только детство дает возможность раскрыть его во всей красе.
Своих детей родители приучили трудиться. Микола делал все, что было связано с металлом. «Могущество человека — в металле, — говаривал отец. — Посмотри вокруг: если б не было металла, человек не стал бы человеком, в лучшем случае остался бы на уровне коровы. А корова — это скотина. Всякий зверь скотину норовит скушать. А будь у той же коровы железные рога, она и волка не побоялась бы».
Подрастая, братья не могли понять отца: говорил он правильно, а сам не мог боднуть председателя колхоза, когда тот на собрании устраивал механизаторам разнос: нужно пахать, а трактора стоят — не подвезли солярку. А подвезти должен был Клим, сынок председателя. Тот частенько бывал пьян, но попробуй, вякни председателю… Все молчали, и отец молчал. Отец умел только работать и при людях молчать. Это дома он смелый и разговорчивый, как подвыпивший скорняк, продавший последние валенки.
А вот Никита — иной коленкор. С годами он все больше походил на отца. Не питавший тяги к металлу, но любивший в работе не отставать от взрослых, он гордился, когда его хвалили и поощряли премиями. Его душа была распахнута, как ворота для желанных гостей.
Микола не любил работать напоказ. Будучи студентом, стал принимать участие в соревнованиях по стрельбе. За рекордами не гнался. Для этого дела были известные мастера спорта. Он готовил им оружие. Работа не пыльная, но денежная. Потом он узнал, что хорошо платят киллеры. Но с ними лучше не связываться. Да, собственно, они и не светятся. Винтовки, автоматы с оптикой и даже пистолеты приносят швейки: «Братан, пристреляй» — и братан пристреливает, не задавая лишних вопросов.
Потом придет милиция: «Кому пристреливал? Опишите внешность». На внешность все бандиты одинаковы. Потому и запомнить их невозможно.
Клиенты его уважали за молчаливость. В большинстве случаев обращались те, кто деньги зарабатывал оружием. Далеко не все они бандиты и грабители. Но именно бандиты и грабители его и приметили. За ним закрепилось прозвище Надежный. За надежность он тоже имел навар. Иной на его месте шиковал бы: пил, курил бы травку, посещал бы злачные места. За ним ничего подобного не водилось. Он изображал из себя бедного студента. Имея приличные деньги в банке, нередко брал взаймы у своих товарищей — до стипендии. Отдавал вовремя. В студенческой среде ходили слухи, что он чуть ли не половину стипендии отсылает какому-то парню, которого случайно сбил мотоциклом, и тот на всю жизнь остался калекой.
Эти слухи просочились и в стрелковый тир, где перворазрядники и мастера спорта готовились к республиканским соревнованиям. Здесь Микола подрабатывал на пристрелке оружия. Однажды один из киллеров, худосочный парнишка с вытянутым, как у крысенка, личиком, по виду подросток (только Микола знал, что это опытный киллер), решил оказать ему услугу:
— Колян, если не возражаешь, я его замочу, твоего инвалида.
— Что ты! А если на меня падет подозрение? Нет уж, Бова, лучше я ему и дальше буду платить. Пусть живет. Грех на душу не возьму.