Предчувствия и свершения. Книга 1. Великие ошибки
Шрифт:
Казалось бы, в среде избранных коллег, уникальных рукописей, впитавших в себя мудрость веков, талант Архимеда должен раскрыться в полную меру. Но случилось иначе. И не по вине Архимеда.
Во времена Архимеда научный центр Александрии представлял собой не редкий в истории образец несовпадения формы и содержания, желаний и возможностей.
Учёным предоставлялось многое, кроме права думать самостоятельно. Диапазон возможностей учёных Александрии был скован узкими рамками, которые можно проиллюстрировать словами из учения Магомета: «Если науки учат тому, что написано в Коране, они излишни; если они учат другому,
И это ограничение прежде всего отражалось в подборе книг библиотеки. Архимед ожидал, что при всеобъемлющей полноте александрийской сокровищницы (а в пору расцвета 400 000 свитков хранилось в самом Музее и 300 000 — в храме Юпитера Серапсиса) в ней должны быть труды по математике, и по физике, и по механике. И Архимед часто проводил здесь ночи без сна, в тишине и покое, предаваясь своей страсти — страсти к познанию. Но его ум не находил удовлетворения. Он не встречал живого слова! Труды по физике были пропитаны косным духом Аристотеля, по математике ограничены сферой идей Платона и Пифагора. По механике Архимед не находил ничего!
К одной из странностей научного мировоззрения того времени относится не просто пренебрежение к механике, о чём мы уже говорили, но полное непонимание потребности создания теории машин и механизмов. Разумеется, механизмы строились издавна. Без них невозможно было ни развитие сельского хозяйства, ни усовершенствование ремёсел, ни успехи на войне. И конечно же, во все времена рождались умельцы, которые более или менее удачно строили разные приспособления, машины и механизмы. Но руководствовались эти мастера лишь интуицией и опытом предшественников. Никакой теории не существовало. Время для неё не наступило.
Архимед находил среди множества рукописей знаменитой библиотеки Александрийского музея сколько угодно пищи для «парения» в облаках. Но не это его привлекало. Он не находил ничего по интересующим его вопросам. Подбор трудов, составляющих главное богатство Музея, отвечал духу того времени — атмосфере догм, не допускающих рождения свежей мысли.
В этот период жизни Архимеда в нём разгорался огонь протеста. Но внешне он ещё ничем не проявил его и ничем не отличался от окружающих его учёных. Он занят работами, не выходящими за пределы интересов Музея и времени.
Прежде всего это астрономические исследования, начатые им ещё дома под руководством отца. Ни одна из астрономических работ Архимеда до нас не дошла. Но они, несомненно, были превосходны, о чём свидетельствует отзыв Тита Ливия. На некоторые из них Архимед ссылается в своём позднейшем математическом сочинении «Псаммит» («Исчисление числа песчинок в объёме, равном сфере неподвижных звёзд»). Здесь он описывает специальный прибор для измерений диаметра Солнца и приспособление для измерения размеров зрачка глаза, изобретённые им. Архимед при этом не только проводит необходимые измерения, но первым оценивает их погрешности, учитывая размер зрачка человеческого глаза.
Таким путём он получил удивительно точный результат. Верхняя оценка диаметра Солнца равнялась 1/656 от круга Зодиака, нижняя — 1/800.
Так Архимед впервые, правда косвенно, выступил против Аристотеля — своими измерениями он подтвердил результат Аристарха (1/720), проклятого Аристотелем и объявленного безбожником, ибо Аристарх задолго до Коперника говорил о том, что Земля вращается вокруг Солнца. Одновременно Архимед отверг результат своего отца, Фидия (1/1080). В наших обозначениях величины, полученные Архимедом, составляют 0°32?9'' и 0°27?0''. Современные точные измерения видимого диаметра Солнца дают 0°32?5'' и 0°31?5'' — в зависимости от времени года, то есть от расстояния Земли от Солнца.
По-видимому, Архимед не долго занимался астрономией. Его по-прежнему влечёт к механике.
Древние авторы приписывают Архимеду 40 механических изобретений. Однако большинство из них нам не известны. Из тех, что стали известны потомкам, наиболее замечательным является водоподъёмный винт, называемый до сих пор винтом Архимеда. Галилей писал, что это изобретение «не только великолепно, но просто чудесно, поскольку мы видим, что вода поднимается в винте, беспрерывно опускаясь». При помощи этого винта поднимали воду Нила для полива орошаемых земель, и он практически полностью вытеснил громоздкие и неэффективные водоподъёмные колёса, применявшиеся со времён фараонов. Архимедовы винты были использованы для осушения низменностей, а в глубоких шахтах стояли каскады винтов, каждый из которых поднимал воду к следующему, на высоту до четырёх метров. Мы и сейчас применяем такие изобретения Архимеда, как бесконечный винт, связанный с шестерней (червячная передача), полиспаст, вогнутые зеркала и, возможно, многие другие, дошедшие до нас безымянными.
Слава Архимеда-изобретателя растёт. Учёные преклоняются перед даром, который демонстрирует этот сиракузянин. И все-таки занятия механикой, как видно, подорвали репутацию Архимеда среди обитателей Музея. Вероятно, это было одной из причин, побудивших Архимеда покинуть Александрию и возвратиться в родные Сиракузы.
Помимо этой причины и естественной тоски по родине, был ещё один повод, заставивший Архимеда стремиться к уединению. У него созрели грандиозные планы, он поставил такие задачи в области физики, математики и механики, для решения которых явно не хватало человеческой жизни, даже в том случае, если науке будет отдано каждое мгновение.
А в научной среде того времени и тем более в среде интеллектуальной элиты Музея не приветствовалась такая целеустремлённость и фанатичная преданность идее. Музей был пропитан атмосферой преклонения перед властями, субсидировавшими благополучную жизнь учёных. Львиную долю своего времени, сил, способностей учёные тратили не по назначению — не на науку, а на политес.
Для ведущих учёных Музея стало традицией слагать оды и гимны в честь царствующего дома, по поводу торжественных празднеств и соответствующих событий.
Сказанное можно подтвердить многими примерами. Вот один из них. Земляк Архимеда поэт Феокрит тщетно пытался добиться покровительства богатых и могущественных граждан Сиракуз. Он посвящает свои произведения многим из них, в том числе правителю Сиракуз Гиерону. Не встретив признания, он посвящает очередную идиллию Птолемею II Филадельфу. В ней рассказывается о юноше, покинувшем возлюбленную, чтобы вступить в войско царя Филадельфа. Конец идиллии — безмерное прославление этого царя. Филадельф, в отличие от Гиерона, оказался падким на лесть. Феокрит был приглашён в Музей, где он продолжает разрабатывать свою тему. Под видом Зевса и Геры он прославляет Филадельфа и его жену Арсиною.