Предел безнаказанности

Константинов Евгений Михайлович

Неожиданно Крымов почувствовал, как во рту у него начали крошиться зубы. «Будто рашпилем по челюсти прошлись!» – успел подумать он, прежде чем обрушившаяся на него боль не поглотила все остальные чувства. Он зажал рот руками и в тот момент, когда Павелко выбросил на лед побежденную щуку, потерял сознание.

* * *

– Давай, давай, Игорь Викторович, открывай глаза, скажи что-нибудь, ну, давай же! – Крымов, наконец-то, разлепил веки и увидел перед собой обеспокоенного сослуживца. Сам он сидел

в «Ниве» на переднем сидении, Павелко же, видимо с трудом дотащивший его сюда, опирался коленом о порожек машины и растирал ему лицо снегом.

– Шо слушилось? – прошамкал Крымов, чувствуя, что языку мешают ворочаться мелкие острые камушки. Он сплюнул на ладонь и увидел вперемежку с кровью множество белых осколков.

– Да это ты лучше скажи, что с тобой случилось! – закричал Павелко. – Я смотрю, ты валяешься, и вся рожа в кровищи. И без сознания! Подумал сначала, что кто-то тебя подстрелил. Но раны-то на лице не видно. И вокруг все спокойно, тишина гробовая. Да и кому мы понадобились, чтобы в нас стрелять? Не бомжу же этому убогому!

– Я… у меня внутри шо-то, – Крымов скривился. – Как будто зубы рассыпались.

– Да отчего они рассыпались-то?

– Я… не знаю, – Крымов поежился. – Мне… Василий… ш-о-то холодно очень…

– Минуту, – Павелко захлопнул дверь, обежал машину и, сев на водительское сидение, завел мотор. – Сейчас печура заработает – согреешься.

– Угу, – согласился Крымов.

– Больно? – спросил Павелко с сочувствием.

– У-у-у…

– Все, через пять минут летим домой. Я, пока тачка прогревается, жерлицы соберу, – и Павелко убежал на озеро.

Крымов остался сидеть в машине. Он старался не шевелиться. Любые движения моментально усиливали боль во рту, в голове, во всем теле. Но страдал он не от боли. С каждой минутой ему становилось все холодней и холодней. Печка работала вовсю, – он чувствовал ногами теплый воздух, но холод усиливался как бы у него во внутренностях. И от этого ему становилось страшно.

Его уже по-настоящему трясло, когда дверца со стороны водителя открылась, и Крымов, к огромному своему облегчению, увидел Василия.

– Все, через минуту едем, – сказал тот и, схватил лежавший рядом с ручкой коробки скоростей штык, которым Крымов открывал бутылку. – Я все собрал, осталось только щучку приколоть, и полетим домой.

– Зачем? – клацнув зубами, спросил Крымов. – Зачем приколоть?

– Да чтобы не мучилась. А то будет в багажнике трепыхаться. Она ведь здоровенная – кила на два с половиной потянет.

– Не надо, я прошу, – взмолился Крымов. – Лучше поедем побыстрей, а то я совсем околею.

– Да ты что, не согрелся еще? – удивился Павелко. – В тачке, как в Ташкенте, а ты мерзнешь! Постой, – осенила его внезапная мысль, – тебе срочно выпить надо! Это и согреет, и боль погасит. У того бомжары самогонка была, – и, хлопнув дверью, он снова убежал.

Крымов даже не успел

ничего ему сказать. А хотел он сказать, что уже ничего не чувствует. Ничего, кроме кошмарного, убийственного холода, и что через минуту или пару минут у него, наверное, совсем остынет и остановится сердце.

Он закрыл глаза и увидел… щуку. Ту самую, которую поймал Василий, и которая теперь валялась на снегу рядом с задним колесом машины. Покрытая легким инеем, щука лежала без движений, и только глаза ее все с той же злостью и ненавистью смотрели прямо на него – следователя Игоря Викторовича Крымова.

И тут ему полегчало. Холод исчез. Крымов как-то вмиг забыл, что минуту назад коченел от жуткого мороза. И в то же время во рту снова возникла боль, да такая, что он чуть не закричал.

Павелко, вернувшись в машину с бутылкой, закупоренной газетной скруткой, застал его обхватившим голову руками и раскачивающимся вперед и назад. Старлей споро достал из бардачка раскладной пластмассовый стаканчик, плеснул в него слегка мутноватой жидкости и сунул Крымову под нос.

– Даже и не думай отказываться, – сказал он и чуть ли не силой влил самогон ему в рот.

* * *

– Ты щуку забрал? – спросил Крымов, когда машина, перестав трястись по проселочной дороге, выскочила на шоссе.

– Конечно. Еле в ящик запихнул злодейку, – Павелко сочувственно посмотрел на его опухшую щеку и запекшуюся вокруг губ кровь. – Я так и не понял, Игорь Викторович, как же тебя угораздило-то?

– Мне кажется, что это все из-за твоей злодейки, – Крымов говорил медленно, едва приоткрывая рот.

– В каком смысле? – удивился старший лейтенант.

– В прямом.

– Не мудри, гражданин следователь. Обвиняемый Павелко требует выложить все факты.

– Факты, как видишь, на лице, – горько усмехнулся Крымов. – А если серьезно, то боль я почувствовал именно в тот момент, когда ты вытаскивал щуку из лунки…

– Причем здесь это? – поморщился Павелко.

– А замерзать я начал, – не обращая на него внимания, все также медленно продолжал Крымов, – как раз тогда, когда и щука на морозе концы отдавала. Понимаешь?

– Прекратите, гражданин следователь, туфту пороть.

– Ладно, Василий, – вздохнул Крымов, – давай прекратим. А то мне каждое слово – по рублю.

Павелко понимающе кивнул, и до самой стоматологической поликлиники вел машину молча. Каждый думал о своем: Крымов – о пришедшей ему в голову абсурдной догадке, Павелко – о том, как лучше ему завтра в управлении доложить о случившемся. Правда, эту проблему Крымов решил за него сам.

– Не говори завтра, что мы вместе ездили на рыбалку, – попросил следователь перед тем, как войти в дверь поликлиники. – А моей версией будет – нападение на меня неизвестного хулигана в подъезде собственного дома с целью завладеть норковой шапкой. Договорились?