Предел. Дети палача
Шрифт:
А прошлой ночью Фарамор, сидя возле костра, делал на руке ножом надрезы и смотрел, как стягиваются раны. Блэсс некоторое время наблюдал за ним, подбрасывая в огонь ветки, но около полуночи чернокнижника сморил сон. Когда костер догорел и Блэсс, ощутив холод, проснулся, то застал юношу за тем же занятием — с застывшим на лице восторгом Фарамор резал и резал руку, а глаза походили на частички ночи, в которых даже не отражалось пламя костра.
Путников, попадавшихся им на пути, Фарамор и Хет убивали. Носитель Искры ел теперь только человеческое мясо — пожирал сырым, с жадностью, и заставлял есть Блэсса. Чернокнижник не пытался спорить, противиться, ведь понимал: Фарамор не потерпит возражений. Впрочем, Блэсс быстро подавил в себе
Место для ночевки было плохое — чахлые ивы не лучшая преграда от ветра, — но, по крайней мере, подумал Блэсс, есть из чего разжечь костер. Сам же чернокнижник предпочел бы дойти до леса, вот только Фарамора его предпочтения не интересовали.
Блэсс скинул походный мешок и пошел нарезать ветви для костра. Он ощущал не только телесную, но и внутреннюю усталость, будто само присутствие рядом с Фарамором вытягивало силы. Чернокнижник посмотрел на наполовину затянутую льдом поверхность пруда и подумал: что если прямо сейчас сделать шаг, потом еще один и, отбросив всякие мысли и страхи идти по льду, пока тот не треснет. А когда стылая вода примет в свои объятия, принять их спокойно. Это выглядело просто, но для этого надо было не думать о том, что ждет его после смерти. Великая Пустота. Нет, Блэсс ни на миг не мог о ней забыть. Он вздохнул, решив, что ради конечной цели сможет все выдержать, а мысли о самоубийстве исчезнут, когда пройдет усталость.
Фарамор осмотрелся. Ему нравилось это место. По какой-то причине он находил в открытом, не замусоренном деревьями и жилищами «букашек» пространстве гармонию. В голове одновременно возникало и исчезало десяток мыслей, всплывали и тут же забывались знания, которые обычного человека свели бы с ума. В сознании Фарамора будто бы жило тысячи сущностей, и все они думали, задавали вопросы, давали ответы, злились, ругались друг с другом. Фарамору это нравилось, ведь он понимал каждую мысль, каждое полученное знание, ощущал себя океаном, в который вливаются миллионы рек, и все вокруг казалось ничтожным, хотя иногда и любопытным. Ему нравилось задавать себе наитруднейшие вопросы и без труда давать на них простые правильные ответы. Ведь он знал все, а нет ничего прекрасней, чем знать абсолютно все. Например, недавно Фарамор спросил себя: почему зимой не бывает грозы? Ответ появился сразу же: потому что молнии не любят снег. Простой и гениальный ответ. А вчера, взглянув на засохшее дерево, ему стало любопытно: сколько еще оно простоит? Сознание стало судорожно искать ответ, и этот поиск взбесил Фарамора. Он схватил топор и начал рубить дерево, пока оно не рухнуло, и ответ не нашелся сам собой: «уже ни сколько». Да, иногда нужно приложить усилия, чтобы обрести знания, но ведь Фарамор никогда и не был ленивым. Он как-то спрашивал у Тангары Орис, кто такой Нэб? Что ж, тогда старая колдунья не смогла дать ответ, да и откуда ей было знать, ведь он всего лишь букашка. А ответ оказался прост и лежал буквально на поверхности, и чтобы его увидеть Фарамору не пришлось прикладывать усилия и напрягать мозги: Нэб — это ничтожная тварь. Не такая ничтожная, как букашки, но все-таки не достойная уважения. А открыть богу путь в этот мир стоит лишь ради любопытства. Дав себе ответ про Нэба, Фарамор не стал его домысливать, будто определение «ничтожная тварь» было вполне конкретным, не требующим объяснений. Простой и гениальный ответ, который не придет в голову букашкам, возомнившим себя мудрецами этого мира.
Сегодня в голову Фарамора пришла мысль призвать всех чернокнижников, ворхов и мертвецов. Он знал, как это сделать и именно для этого замысла решил устроить лагерь раньше обычного. Ему нестерпимо хотелось видеть рядом с собой армию тварей. После того как не стало Тангары, он задал себе вопрос, что же ее все-таки убило? Ответ, конечно же, нашелся: «глупость!», но в глубине исковерканного сознания Фарамора все же зародилась и здравая мысль: «То, что убило колдунью, может убить и меня». Ему не понравилась эта мысль, он посчитал ее неправильной, заползшей в разум совершенно случайно. Ну как что-то может его убить? Переполненное высокомерием естество не желало такого даже допускать, но мысль о собственной уязвимости засела в сознании и время от времени давала о себе знать приступами страха. Фарамор решил призвать тварей, чтобы чувствовать себя защищенным, подавить мысли о необъяснимой опасности и наконец-то успокоить затронутую гордыню.
Фарамор вынул из-за пояса Хета и небрежно, словно тот был огрызок от яблока, бросил на землю. Хет упал на снег, тут же вскочил и недовольно пробурчал что-то неразборчивое. Кукла давно уже не выглядела тем аккуратным человечком, в которого много дней назад вселился демон. После того, как Фарамор с жутким хохотом пытался накормить Хета сырым человеческим мясом, пихая в вышитый рот сочащийся кровью кусочек плоти, на сшитом из лоскутков тельце остались темные пятна. Шутовской колпак, который так нравился демону, Фарамор оторвал, и оборвал все пуговицы у некогда славного зеленого сюртука.
Блэсс принес охапку веток, бросил на снег и уже собирался идти за следующей порцией дров, как к нему обратился Фарамор:
— Знаешь, Блэсс, мне стало скучно с тобой и Хетом. Вы не самая лучшая компания, согласись.
Сердце чернокнижника екнуло. Он почувствовал в словах Носителя Искры угрозу.
— Я решил, что будет славно, если к нам присоединятся колдуны, ворхи и мертвецы, — продолжал Фарамор, и Блэсс тут же почувствовал облегчение. — Я их призову. Ты ведь понимаешь, что такое зов?
— Да, — коротко ответил Блэсс.
— Умная букашка, — с улыбкой похвалил Фарамор. — Ты хоть и скучный, но я тебя ценю.
— А не желаешь оценить, каково его мясо на вкус? — с хитринкой в голосе спросил Хет, чем немедленно заслужил презрительного взгляда Блэсса, а у Фарамора вызвал приступ хохота.
Отсмеявшись, он поднял Хета, поднес к лицу и злобно прошипел:
— Своим вопросом, демон, ты расстроил моего лучшего друга Блэсса, — и, посмотрев на чернокнижника, спросил: — Ты ведь расстроился, верно?
Блэсс неопределенно пожал плечами, что, впрочем, не помешало Фарамору расценить этот жест, как согласие.
— Вот видишь, демон, мой лучший друг обиделся! — он размахнулся и, к удивлению Блэсса, швырнул куклу в сторону пруда. Та упал на лед, не долетев до воды совсем немного. — Ну что же, — вздохнув, сказал Фарамор, — а теперь пора заняться делом.
Чернокнижник подумал, что только что опять находился на волосок от смерти, ведь парню, будь у него другое настроение, вполне могло понравиться предложение демона. И кто знает, возможно, в скором времени он вспомнит слова Хета и решит-таки узнать, каково на вкус мясо «лучшего друга».
Фарамор снял с перевязи топор, подмигнул Блэссу и, раскинув руки, лег прямо на снег.
— Скоро у нас будет большая веселая компания, — тихо произнес он и закрыл глаза.
Чернокнижник некоторое время смотрел на казавшегося спящим юношу и вдруг подумал, что прямо сейчас он, обычный колдун, может оказать миру неоценимую услугу. Надо всего лишь схватить топор и отрубить голову Фарамору. Один взмах и со всем этим злом будет покончено. Может за такое деяние его, Блэсса, и минует Великая Пустота? Но Темная Искра… Да, Искра не позволит даже занести топор. Конечно, не позволит, ведь не может же все быть так просто.
Размышления чернокнижника прервал ровный и будто бы неживой голос Фарамора:
— Ты же никогда не предашь меня, Блэсс?
«Предам!» — вспыхнул в голове чернокнижника уверенный ответ, но вслух произнес:
— Нет, господин, никогда, — он неосознанно и впервые назвал Носителя Искры господином. Это заставило колдуна почувствовать себя ничтожеством. Он смотрел на Фарамора — щенка, который ничто, пустое место без поработившей его разум и душу Темной Искры, но как же Блэсс боялся этого щенка, боялся и ненавидел.