Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский

Вельтман Александр Фомич

Дивное время! — Неизвестный народ, мореплаватель, Астроном, весь в пурпуре и злате, неизвестно откуда приближается к диким набережным нашего старого мира, и восклицает, как Коломб, открывший Америку: Ура! новая земля! — и находит на этой земле дикарей зверообразных, бессмысленных. Где ж старый мир, из которого пришли люди, воцарившиеся в этом новом мире?…

Не переносится ли слово старый мир из полушария в полушарие? не гостит ли оно по тысячелетиям, то здесь, то там за Океаном?… Не Мексиканская ли пирамида солнца есть тот Сиспарис [83] , град солнца, где погребены таинственные писания Ксизутра [84] ?..

Но будем ждать всего от времени.

83

Sisparis — Огнь жизни, Божий огнь, или огонь премудрости.

84

C’hasa thor— Царь Азов.

И так я въезжаю в Вавилон. Он уже другой день во власти Александра.

Бахаввал, правитель Вавилона, и Масса, военачальник, сдали город без сопротивления. Весь священный хор Скальдов, или Халдеев, встретил Александра, воспевая при звуках кимвалов, гимны в честь побед его; только седовласый Первосвященник Хаарун, нес из храма лик солнца к народу, и возмущал всех на восстание против Александра; но тщетно, войска Александра показались уже в городе; Хаарун вбежал в храм Сераписа, — храм окружили.

Во время ночи Александр велел извлечь его из храма и предать казни.

— Дайте мне проститься с дочерью, дайте благословить Зенду! — вопил он.

Желание старика исполнили.

Привели дочь его. Она упала в его объятие. Старик целовал ее в очи.

— Не плачь! — говорил он шепотом ей, — не плачь, я умру, и ты умрешь, и Александр умрет, только любовь и вражда не умирают… если они не отмщены. Не плачь Зенда, тебе заповедаю я примирить меня с Александром, чтоб ненависть моя к нему не перешла за гроб в светлый мир… Мщение дочери примирит прах мой с прахом Александра…. Вот тебе зерно смерти, а это мне… для тебя и для Александра довольно одного…. Красота твоя приведёт тебя к ложу его… приведёт!.. но ты раствори слюнями это зерно, и лобзай. Александра, дочь моя! лобзай!.. тебе не обречено умереть девой!..

— Отец! — едва произнесла Зенда, готовая упасть без памяти.

— Бери, бери! идут! слышишь ли: для тебя нет отчаяния… ты не младенец, Зенда! не проливай слез, копи их в груди твоей… прощай! помни завет отца!

И старик, проглотив зерно, сжал дочь свою крепко.

Их разлучили.

— Постойте! — сказал, старик глухим голосом, — дайте мне припасть к лику божью, дайте поцеловать землю, мать, отверзающую для всех лоно свое!

Старик сложил руки на груди, припал челом к земле перед изображением Ваала…. Прошло несколько мгновений — он не вставал.

— Приподнимите его! — сказал Ефестион, которому поручена была казнь.

Воины хотели исполнить приказание; но все члены старика были уже как гранитные; только пена клубилась из хладных уст.

Читатель! ты помнишь Зенду? Смотри как она выходит из храма: бледна, с склоненною головою, в каком-то онемении, не плачет, — ей запретил плакать отец. Она не чувствует, что покрывало не таит её красоты от взоров чужеземных…. До кого же не дойдет молва что Зенда прекрасна, что ей нет подобия в целом мире?… Благо земное! чей ты удел? счастье, судьба!.. и вы ей не льстите? даже гонимый повсюду покой не избрал её сердце приютом!.. только любовь перед ней на коленях… милый младенец! он тянется на руки к ней; он мыслит, что мать свою встретил… встретил в глубокой печали… и плачет!

Глава XII

Читатели очень много перелистали сих пор вполне Исторического, и, следовательно, скучного; но этому виною дела Александра. Этот Искендер Юнани, или Искендер-ель-Руат, или Искендер-бен Филукус, или Искендер-бен-Дараб, или Искендер беи Дракон, или Искендер-бен-Изид — Аммун, или Скендер-дуль-карнейн, столько наделал дел, что его нельзя было не назвать

вторым будхахом, и не построить ему по крайне мере небольшой Будханэ, и не приставить ему рог, не по новейшему, но по древнему обычаю. Представьте себе, что этот человек пришёл в Египет, построил Александрию, пришел в Вавилон, построил Александрию, пришёл в Арию, построил Александрию, пришёл в Арахазию, построил Александрию, пришёл к Оксидрагам, построил Александрию, подошёл к горе Пиропамизу, построил Александрию, пришёл в Бактриану, построил Александрию, пришел к Танаису — Сихуну, или Якс-арту, построил Александрию… я уже не считаю Ниссы, Букефалии и Дербента и стены Яджюджа и Маджюджа, или Гога и Магога, и всех жертвенников в 50 локтей вышины; но нельзя не вычислить всего войска, которое он побил. На каждую страницу подробнейшей его Истории придется по одному побежденному народу и по крайней мере по 10,000 убитых, по 20,000 раненых, не говоря уже о взятых в плен, ибо с ними некуда было бы деться. Ужас! панический страх берет! Я не знаю, что в нем было человеческого, кроме тления? и что в сравнении с ним дела Геркулеса?.. и не одного, а всех трех, упоминаемых Диодором Сицилийским; и не только трех, но всех шести, об которых говорит Цицерон; и не только шести, но всех сорока трех Геркулесов, про которых пишет Варрон? — Александр ни где не ставил пес plus ultra.

Во всех делах превзошёл он Геркулеса, в одном только может быть не превзошёл; но единственно потому, что ему не встретился другой Феспиус, у которого бы было 60 дочерей. Геркулес поднял гору Атлас на плечи, но в его время — это было легко сделать, в его время горы были еще молоды и не вросли в землю.

Но обратимся к делу.

Когда Александр покорил Гирканию, сделал расттаг в Ирканской столице Дария, Задрагарде; донесли ему, что едет Царина Шехер-Зенана, из страны Сиф-кона, лежащей за Танаисом. Подъехав к стану Александра перед городом, с 300 всадниц, она остановилась и послала сказать Александру, что Царина желает видеть его, и ожидает на то соизволения. Александр приказал просить ее, и надев Персидский багряный Кидар с белыми полосами, и белую царскую Мантию, встретил ее у крыльца.

Минизия, на гордом коне, сопровождаемая свитой, подскакала к крыльцу. «Это живая Паллада в полном вооружении, с обнаженною правой рукой и плечом!» думал Александр, когда стремянные снимали ее с седла.

— Ты, Александр Филиппович? — сказала она, подавая ему стрелу с сломленным копьецом в знак мира и дружбы. — Ты тот, которого величают Царем Царей?

— Александр проводил ее в покои дворца, просил садиться…

Она села, бросила на подушки Кидонский лук и стрелы, сняла окрыленный шлем, сделанный на подобие короны, откинула на плечи прекрасные белокурые локоны, которые скатились на лицо; румянец разгорелся на щеках её…

— Я приехала к тебе за делом… — сказала она, осматривая Александра с ног до головы, и как будто любуясь красотой его.

— Все, что вам угодно, Минизия, — отвечал Александр, — к вашим услугам!

— Я устала после 25 дневной езды, не могу громко говорить, сядь подле меня.

Александр сел, и она что-то сказала ему тихо, почти на ухо.

— С величайшим удовольствием! — отвечал Александр, выслушав ее внимательно, — с величайшим удовольствием, всегда, когда вам угодно, хоть сей час же?…

— Нет, хотя терять время не должно, но говорят, что торопливость во всяком случае вредна. Я устала с дороги, угости меня прежде отдыхом; да также я попрошу твоего распоряжения на счёт 305 жен, приехавших со мною.

— Всё будет исполнено по вашему желанию, Минизия; они будут угощены, удовольствованы вполне. Мои Македонцы не пожалеют крови своей.

— О, я уверена; но уверена и в том, что ни одна капля их крови не оросит неблагодарной почвы.

Александр подал руку Царице, и проводил ее в назначенные ей роскошные покои, где все дышало негой и прохладой от кипящих водобоев и благовонных цветов.