Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский
Шрифт:
Когда Минизия вышла из бани, окутанная в белую, тончайшую ткань, и бросилась в пух… о это была истинная Царица воинственных жен… Какое вооружение, какая раскаленная румяная сталь!.. Нет, не помог бы ни щит Ахиллеса, ни нагрудник Минервы, ни кремнистая палица Иракла, ни Греческая махира, ни секира Скифская…. Бросай Александр к ногам её меч свой, бросай броню Афины Илионской, и сам бросайся скорей в ноги победительницы; ей покровительствуют все злые и добрые духи Мифологии. Это не волоокая Юнона, которой изменял Юпитер, это не мраморная Венера, которая изменяла Вулкану, это светоносная Артемида, скинувшая свой пояс, сбросившая опушенный Хитон
Истинная причина приезда Минизии к Александру никому не известна, кроме Историков; заметно только было, что в первые три дня она недовольна была приемом Александра.
— Удивляюсь! — говорила Минизия своей поверенной.
— Признаюсь, барышня, и я постигнуть этого не могу; да я не знаю, что за охота вам мучить себя напрасно?.. От него вы, кажется, ничего не добьетесь. Я бы вам советовала ехать лучше к Аланскому Царю Фензалу.
— Нет, мой друг, я еще испытаю счастья, — отвечала Минизия.
— Как угодно, барышня, по мне и здесь хорошо.
— Ты счастлива, в твоих делах затруднений не может быть; ты как мотылёк имеешь право перелетать с цветка на цветок. Ступай, я останусь одна, я ожидаю к себе Александра.
— Желаю вам успеха.
Таким образом горевала, о чем-то Минизия. Прошло еще несколько дней, и казалось, что Минизия была довольнее; но её румянец немного потух, очи казались томными, как будто смыкаемые дремотой после бессонницы.
— Пора вставать, сударыня, — сказала ей однажды поверенная, войдя к ней рано по утру.
— Постой Ориза! — сказала она, приклонив голову к груди и свесив снежные руки с ложа, — дай мне еще на мгновение забыться после сладкого сна… как блаженна нега пробуждения!.. Представь себе, Ориза, кто бы думал, что он был невинен, как дитя…. О если б ты видела, как свиреп молодой лев, когда он восчувствует свою силу!..
И в словах Минизии была какая-то медовая сладость.
Минизия не успела кончить своей речи, ей доложили, что Александр ожидает ее в цветнике сада.
Накинув на себя роскошные покровы, она повязала на голову венец, и сопровождаемая своими девами, вышла к Александру. Он встретил ее, поцеловал её нежную руку, она поцеловала его в щеку… этот обычай очень давен.
— Как проводили вы ночь, Минизия?
Румянец пробежал по её щекам, улыбающийся, нежный взор мелькнул, но ресницы опустились на очи.
Между тем как подавали в Японских чащах Китайский чай, присланный в знак дружбы, в дар и во здравие Александру Хяном Ваном и Конгом Срединного Царства, — начался разговор.
— Я собираюсь ехать, Александр, я довольно гостила у тебя.
Твердосердый Александр не предложил ей остаться ещё несколько времени; он как будто не слыхал этих слов Минизии, и спросил ее:
— Скажите, Минизия, я еще до сих пор был так рассеян, что не спросил, где лежит ваше Царство?
— Я этого не умею сказать, — отвечала Минизия.
— На восток ли солнца от сюда, или на запад, на полдень или на полночь?
— Я не знаю, где восток и запад.
— Вы не поняли меня, Минизия; видите откуда солнце взошло здесь?
— Вижу, отвечала Минизия; здесь оно восходит за этой горой, а у нас восходит с разных сторон; если мы переносим шатры свои из места в место, то и солнце переменяет восход свой.
— А, так у вас нет постоянной столицы?
— А как же? — возможно ли воинам сидеть на одном месте? — и солнце ходит к небу, и Александр из одного края земного в другой край; что за неволя строить каменный град? его не возьмёшь с собою, когда нападут неприятели. Если б у Дария не было каменных шатров и золотых колесниц, ты не нашел бы где его столица, и не пленил бы его нежных жен.
— Правда твоя; но каким же образом, я слышал, что царство Амазонок Марфезии, Орифии, Пантезилеи и других, было при реке Фермодоне, а град их назывался Фэмасгард.
— Я и не слыхивала про них, мы владения своего никак не называем; Тураны же прозывают стан наш Конг-сарай, а иные Хан-серай, а Персы называют Сехер-Зенан, т. е. город жен. Руссы, соседи наши, говорили нам, что давно, давно, наш женский народ жил в какой-то земле, называемой Афтиод, или Африкэ.
— А, в Эфиопии, или в Африке, — сказал Александр.
— Может быть.
— Но я желал бы знать, каким образом составилось ваше женское царство?
— У нас есть книга, писанная Сифой, о начале мира; в ней сказано, что Вел прежде всего создал прекрасных существ — жен, Греки называют это существо Гина, а иные народы гений; эти жены, тины, или гении, были крылаты, вечно юны, прелестны и предназначалось им быть воинством его, для изгнания мрака из пределов неба.
«Они гуляли в Аран и наслаждались игрою света, который переливался по семи струнам радуги, издавая дивные звуки. Ничто их не заботило; одна только была у них обязанность: смахивать крылами падающий на юную природу сумрак; но бессилие духа ночи изобрело хитрость: он увился прахом около одного гения:
— Поди сюда, Пери, т. е. Пернатая, — сказал он, поди сюда, чистый мой пламень! мне жаль тебя, я вижу, ты носишься по раю, ищешь наслаждения, и не находить его; и не найдешь, покуда не соединишься со мною: мое наслаждение в тебе, твое во мне, ты не веришь?., не верь Пери, тоскуй Пери! но не задумывайся; о чем тебе думать, у тебя все есть, очи твои видят свет, слух твой наслаждается игрой звуков; только одного ты не знаешь: любви; за то ты вечно летаешь. Но за что ж, добрая Пери, гонишь ты меня из области света? что я тебе сделал? Ты осветить меня можешь, но я затмить тебя не могу; изгнанник, страдалец, у меня одно благо— покой; но и покою вы мне не даете, и сами не ведаете этого блага…. Бедная, ты не ведаешь покоя, не испытала его!., не бойся, опустись на радужных крылах твоих, прикоснись к земле…
— Что говорит он мне? чего я не ведаю? — думала Пери, и, плененная соблазном мрачного духа, Пери спустилась на землю. Как птица хотела снова вспорхнуть; но вся она была уже опутана цветами; дух ночи обхватил ее, сжал в объятиях, и, радужные, прозрачные как хрусталь крылья Пери рассылались, мрак обдал очи, ей казалось, что в ней и во всей природе настало безмолвие.
Печальная восстала она от бесчувствия, хотела лететь — не могла: душа её заключена уже была в оковы тела, под сердцем что-то билось. Она заплакала, обратила очи к горнему небу, и молила снять с нее тяжкия оковы, молила утешить волнение чувств. Однажды, во время тяжкого сна, она разбужена была какими-то неслыханными еще звуками; проснулась, и видит подле себя младенца; жалко стало ей его, взяла она его на руки, прижала к груди, и он умолк, впившись устами в перси её. „Это утешение послано мне Небом!“ думала она, и воспитала Младенца. Это был первый сын земли. Вскоре стал он Царем своей матери, и от них то произошли люди: мужи и жены. В наказание за преступление первой жены Пери, все жены стали рабынями мужей.