Предложение
Шрифт:
— А что о тебе? — хрипло спрашивает он, еще пристальней вглядываясь в меня. — И почему ты называешь это ущербом?
Он, правда, не понимает?
— Потому что… — я ищу слова. — Потому что когда вы с кем-то, а потом они уходят, с собой они забирают часть тебя. Это разрушает фундамент. Разве ты не знаешь? Это словно вытягивать кирпичик за кирпичиком, в конце концов, все здание рухнет.
Он сердито потирает рукой лицо, выпуская очень громкий вздох.
— Сердце это не гребаное здание, Никола! — Он откидывает одеяло и встает с постели, расхаживая взад-вперед по комнате. Он обнажен, но на этот раз мои
— Прости, — шепчу я, садясь на кровати. — Я знаю, что это не так, но, Боже, я просто хочу, чтоб ты понял, каково мне было. Просто знал каково это, оказаться в дерьмовой ситуации.
Он останавливается и недоверчиво смотрит на меня. Я жалею, что вообще что-то сказала. Брови нахмурены, глаза огромные.
— Думаешь, ты единственная, кто оказывался в дерьмовой ситуации? — он наклоняется вперед, кладет руки на матрас и смотрим мне прямо в глаза. — Пока я рос, моя мама никогда не говорила мне, что любит меня. Мой отец никогда, независимо от того, что я делал, не гордился мной. Я вынужден был жить, зная это, справляться с этим. Я половину времени провел в школах-интернатах, так как никто в семье не знал, что со мной делать. Ты хочешь поговорить о дерьмовых ситуациях? Ну, что ж, давай. Я был чертовски нежеланным. И да, у меня были деньги и прочая ерунда. Но все это такая хрень, когда у тебя нет кого-то, кто скажет тебе, что они тебя любят.
У меня перехватывает дыхание. Я вижу, как пульсирует вена на его шее, отчаяние в его глазах, они хотят, чтоб я увидела его, чтоб я его поняла. Я так и делаю. Не совсем так, но понимаю.
Он сглатывает, и мгновение смотрит в сторону.
— Эй, — говорит он, у него низкий голос. Он ползет по матрасу ко мне, и я вспоминаю первый раз когда мы занимались любовью. Но вместо плотского желания, когда он приближается ко мне, во мне появляется что-то еще. Какой-то другой уровень связи, возможно, он есть только у меня в голове.
— Никола, — говорит он, кладя руки по сторонам от моего лица, глядя мне прямо в глаза. — Я знаю, ты обожглась. Но я тоже обжегся. Может быть из того, что осталось от нас может выйти что-то красивое.
А потом он целует меня, с такой силой, такой страстью, я буквальной чувствую, как из меня высосали весь воздух. Я не хочу ничего больше, чем чтоб из нас вдвоем выросло что-то красивое. У меня есть свои демоны, и, видимо, у него есть его собственные.
Мы не тратим много времени на прелюдию. Он внутри меня и вместо ленивой, роскошной любовной игры, которая была до этого, сейчас это что-то сумасшедшее и отчаянное. Словно он вручает себя мне, боясь, если я не приму его сейчас, то он навсегда потеряет меня.
Но он не потеряет меня.
Потому что я абсолютно влюблена в этого мужчину.
И понимание этого ужасает. Он был настолько сильно неправ насчет того, что сердца это не здания. Они одинаковые. Они представляют собой строения, которые держат нас в безопасности, ограждают от стихии. И в ту же минуту, когда они начинают шататься, все остальное находится под угрозой.
Сердце можно конфисковать так же, как и здание.
Сердце можно разрушить кувалдой под видом отказа, или бульдозером замаскированным под неосторожное слово. Сердце можно взорвать на кусочки и бросить на землю.
Но, даже зная все это, мне надо двигаться дальше. Надо воспользоваться шансом. Надо поверить в Брэма и в себя. Чтоб я смогла отдаться ему, открыть себя для любви и позволить себе первый раз в жизни влюбиться, не ожидая, что все превратится в руины.
Она может достичь облаков, пронзить небо. Построить мост из жизни, которая была у меня раньше, от того человека, которого я знала, к чему-то намного лучшему.
Но ему я этого не говорю. Я не смею. Держу эти чувства при себе – я люблю тебя, я нуждаюсь в тебе, я жажду тебя – и страхи – ты сломаешь меня, ты погубишь меня, осудишь меня – все в себе.
И когда он кончает, в его глазах так много магии, и я думаю, может быть, он знает.
Может быть он, в конце концов, понимает, кто он для меня.
Глава 17
БРЭМ
— Хей, придурок, — говорит Линден когда я отвечаю на телефон.
— Здравствуй Линден, — вежливо говорю я. Я на встрече с Административным советом внутригородского управления Сан-Франциско и даже несмотря на то, что сейчас у нас кофе-брейк, черта с два я буду приветствовать брата как всегда.
— Поймал тебя не в лучшее время, брат? — говорит он. — Я перезвоню позже.
— Что ты хочешь?
— Просто хотел узнать как ты, — говорит он, защищаясь. — Черт побери, что, собственная семья не может узнать как у тебя дела? Я не разговаривал с тобой с тех пор, как ты вернулся из Диснейленда. За который, кстати, большое тебе спасибо. Теперь Стеф издевается надо мной, с какой стати она не умчалась в самое счастливое место на земле. Не знаю, как ты сделал это с малышкой на хвосте.
Его замечание заставляет меня вздрогнуть, как и большинство из его обычных комментариев.
— Я сделал это для Авы, — отвечаю ему, — и для Николы.
— Ладно, ладно, — говорит он. — Я просто говорю, что ты святой. Никогда не думал, что назову тебя святым. Должно быть, она действительно въелась тебе под кожу. Не говори мне, что ты собираешься стать Джерри Магуайером и тащиться от ребенка. Не могу себе представить, чтоб Ава говорила тебе, сколько весит человеческая голова.
Нет, но она назвала мне имена многих динозавров из Юрского периода. Но я не говорю об этом Линдену. Не хочу давать ему оружие.
— Если тебе от этого станет легче, — говорю я ему, понизив голос, чтобы люди, сидящие в конце стола, потягивающие воду и обсуждающие что-то, не услышали. — Я тащусь от Николы. Она великолепна, ты не поверишь насколько. — Я должен сказать это, или Линден может обвинить меня в том, что я собираюсь стать похитителем детей.
— Держу пари, что так и есть. Иначе с чего бы тебе все еще быть там?
Я медленно выдыхаю через нос, пытаясь не дать ему добраться до меня. Я знал, мой брат никогда не поймет ничего из этого, ничего из того, что я чувствую и то, что я пережил раньше. Он столько всего не знает обо мне, никто не знает, и в последнее время у меня такое чувство, что все это скоро всплывет.