Предложение
Шрифт:
Но прямо сейчас я не могу сделать это в одиночку. Наконец, я встречаюсь глазами с Брэмом и вижу, что он смотрит на меня, он на грани.
— Мне надо, чтоб ты взял мою сумку, большую, фиолетовую, она в кабинке, и принес сюда. — Говорю я ему.
Он кивает и быстро делает как я прошу. Вокруг нас собираются люди, Джеймс спрашивает, нужно ли мне что-нибудь, и я не знаю, что ответить, просто делаю то, что знаю. Ввожу ей инсулин прямо в живот, она даже не дрогнула.
— Это сработает, правда? — спрашивает он меня.
— Я надеюсь, —
К счастью, проходит немного времени, хоть мне и кажется, что прошли часы, и приезжает скорая, они кладут Аву на носилки и уносят в машину. Сотрудники скорой задают мне вопросы, и я выпаливаю все о ее болезни и о ее режиме, словно это формула из учебника.
Но когда я пытаюсь сесть в заднюю часть скорой, они говорят, что я не могу быть там с ней. И это ломает меня, я так потеряна. Я кричу и плачу, но они говорят мне, что таковы правила когда включена сирена.
Брэм удерживает меня, его руки лежат на моих руках, удерживая от того, чтоб наброситься на сотрудников скорой. Я чувствую себя дикой и сумасшедшей, беспокойство, паника и чувство несправедливости разрывает меня на части. Наконец, скорая отъезжает, и я чувствую, как моя надежда улетает вместе с ними.
Я опираюсь на Брэма и пытаюсь восстановить дыхание, обрести контроль над собой. Я не хочу, чтоб он держал меня, и в то же время я рада, что он здесь.
Единственный человек, который, кажется, действительно так сильно заботится о нас обеих.
Ты была объектом благотворительности, говорит злой голос в моей голове, и я игнорирую его, потому что то, что произошло между нами, не имеет никакого отношения к настоящему, ни тогда, когда моя девочка находится на грани смерти. Ничто вообще не имеет значения.
Брэм усаживает меня в свою машину, а затем мы мчимся за скорой в больницу, ту же, что и в прошлый раз. Если повезет, у нас будет тот же доктор и эта мысль, маленький шанс, что я снова буду общаться с уже хоть немного знакомым с нашей проблемой человеком, приносит мне крошечную толику спокойствия.
В этот раз мы не ждем в приемной. Мы с Брэмом идем вниз по коридору к комнате, в которой находится Ава, и когда медсестра спрашивает, ее ли мы родители, я чувствую, что киваю. Брэм, казалось, готов уйти, но правда сейчас кажется настолько тяжелой, и мне нужен кто-то, как он, чтобы держать меня за руку, пока я буду держать за руку Аву.
Доктор тот же, что и тогда, но новости совсем другие. Он говорит, что ее уровень глюкозы настолько зашкаливает, что становится трудно поддерживать его на нужном уровне. Его слова доходят до меня, и теперь я очень боюсь, что счастливого конца не будет. Вообще ничего не будет. Это будет один из тех ироничных сюжетов, как в фильме, когда мать теряет дочь, но получает мужа. Но ту потерю, которую она чувствует, никогда и ничем нельзя будет заменить.
Доктор просит нас удалиться, ему нужно осмотреть кого-то еще, так что мы с Брэмом ждем в коридоре, застряв в неудобных креслах, я покачиваю взад-вперед. Мой мозг пытается примириться с ужасной действительностью. Я продолжаю представлять, каково будет, если они выйдут с плохими новостями, и это похоже на свободное падение в ад. Настолько жестоко и невыносимо, что при одной мысли об этом у меня начинает кружиться голова.
Брэм потирает мою спину, когда я сворачиваюсь в клубок, пытаясь дышать и стараясь не паниковать. Это так чертовски трудно. Но его присутствие, его поддержка так помогает.
И все это время он молчит. Не извиняется, не пытается расположить меня к себе – он даже не сказал мне, что все будет хорошо. Потому что он знает, как и я, что сейчас не все в порядке. Она там и это не хорошо, и что бы кто не говорил, правдой это не станет.
Все, что делает Брэм, это находится рядом. Так просто.
Он просто есть.
И это все, что мне сейчас нужно.
Я просто надеюсь, что Ава, даже если она без сознания, может тоже его почувствовать.
***
— Никола, — голос Брэма прорывается сквозь дымку. — Я принес тебе кофе.
Я открываю глаза и вижу, как он протягивает мне пластиковый стаканчик, наполненный чернильно-коричневой жидкостью
— На вкус как гребаный керосин, — виновато говорит он. — Но должно помочь.
Я выпрямляюсь в кресле и осторожно беру у него стаканчик, быстро улыбаясь ему в знак благодарности. Я смотрю на Аву, она лежит на больничной койке, ее глаза закрыты, вокруг куча капельниц. Она выглядит словно ангелочек.
— Как она?
Он садится рядом со мной и устало вздыхает.
— Она не просыпалась. Думаю, ей снился какой-то смешной сон, она улыбалась во сне. Медсестры говорят, лучше позволить ей спать. Ее маленький организм столько всего перенес.
Так и есть. Было около часу ночи, когда врачи наконец-то смогли вывести Аву из сахарной комы. Она не была полностью в сознании, но узнала меня и Брэма, и, слава Богу, была под воздействием лекарств, так что не смогла снова эмоционально отреагировать на него.
После этого я довольно долго стояла около нее, придумывала разные истории и рассказывала ей, пока она спала. В конце концов, я выдохлась и уснула прямо в кресле.
И все это время Брэм был здесь, как и в тот первый раз, когда я его еще совсем не знала.
Тогда он был здесь ради нас.
И сейчас он здесь ради нас.
Но между нами все еще столько всего, все это грязное прошлое удерживает нас на расстоянии, и я не знаю, как снова сделать все правильным.
Думаю, я хочу этого.