Предложенные пути к свободе
Шрифт:
Окончательный разгром бакунинской партии был осуществлён на Пятом конгрессе Интернационала в Гааге (1872). Место для проведения конгресса выбирал (лояльный к Марксу) Генеральный совет с расчётом (как считают бакунинисты) сделать присутствие анархистов невозможным (по причине недружественности правительств Франции и Германии). Бакунина исключили из рядов Интернационала вследствие обоснованных обвинений в краже.
Так ортодоксию Интернационала и отстояли — в ущерб его жизненности. С тех пор он стал чахнуть, несмотря на то, что различные секции продолжали работу, а социалистические группировки интенсивно росли. В итоге пришлось создавать новый Интернационал (1889), продолживший вырождение вплоть до нынешней войны. Бессмысленным гаданием будет построение прогнозов касательно социалистического Интернационала, хотя потребность в самой идее (как она озвучена до социалистических конгрессов) чрезвычайно сильна после войны.
К тому времени здоровье Бакунина было подорвано и за вычетом небольших периодов он пребывал на покое до самой смерти в 1876 году.
В отличие от Маркса, он провёл очень бурную жизнь. Всякое неповиновение властям всегда
5
«Как мыслитель Маркс на верном пути. Он обосновал принцип, по которому всякое развитие — что политическое, что религиозное, что правовое — не причина, а последствие экономического развития. Это поистине великолепный и плодотворный подход, не являющийся полностью Марксовым детищем. В этом направлении отчасти прозревали многие до него, однако ему в любом случае принадлежит честь прочного обоснования и популяризации идеи в качестве основы его экономической системы» (1870).
6
Заголовок дан не Бакуниным, а Кафьеро и Эльзой Реклю, не знавшими, что редактируют вторую версию «Кнуто-Германской империи».
В этой работе Бакунин ставит веру в бога и веру в государство на пути человека к свободе. Типичный отрывок из произведения прекрасно иллюстрирует стилистику анархиста.
«Государство вовсе не однозначуще с обществом, оно есть лишь историческая форма, столь же грубая, как и отвлечённая. Оно исторически возникло во всех странах от союза насилия, опустошения и грабежа — одним словом, от войны и завоевания с богами, последовательно созданными теологической фантазией наций. Оно было с самого своего образования и остается ещё и теперь божественной санкцией грубой силы и торжествующей несправедливости…
Государство это — власть, это — сила, это — хвастовство и самовлюбленность силы. Оно не старается привлечь на свою сторону, обратить в свою веру… И даже, когда оно приказывает что-либо хорошее, оно обесценивает и портит это хорошее потому, что приказывает, и потому, что всякое приказание возбуждает и вызывает справедливый бунт свободы, и потому ещё, что добро, раз оно делается по приказу, становится злом с точки зрения истинной морали, человеческой, разумеется, а не божественной, с точки зрения человеческого самоуважения и свободы. Свобода, нравственность и человеческое достоинство заключаются именно в том, что человек делает добро не потому, чтобы кто либо приказывал ему, но потому, что он сознаёт, хочет и любит добро».
Мы не находим в работах Бакунина ясного описания желанного им общественного строя или доказательства стабильности его. Чтобы понять анархизм, нужно обратиться не к Бакунину, а к бакунинистам, особенно в лице Кропоткина — такого же российского аристократа и в то же время анархиста, знакомого с европейскими тюрьмами; революционера, в котором интернационализм не менее поразительно уживается с лютой германофобией.
Кропоткинские сочинения делают основной упор на технических вопросах производства. В работах «Поля, фабрики и мастерские», «Хлеб и воля» он взял себе за цель доказать, что с более грамотным привлечением естествознания и менеджмента к производству сравнительно небольшое количество приятного труда способно дать комфортное существование всему населению. Даже допуская (как мы, видимо, и должны) Кропоткино преувеличение возможностей современной науки, всё равно необходимо признать немало истинного в данной точке зрения. Разгрызая производственный орешек, он действительно добрался до самого ядра. Если прогресс цивилизации должен сочетаться с равенством между людьми, как жизнь всех людей не свести к бесконечному трудовому подвижничеству? Ведь погибнут досуг, искусство и наука, без которых прогресс станет вообще невозможным. Подобное возражение против социализма и анархизма не отделимо от представлений о производительных возможностях.
Ведь независимо от воплотимости проектов Кропоткина, они требуют значительного усовершенствования современных средств и методов производства. Учёному чешутся руки полностью отменить систему начисления заработной платы — не просто в социалистической идее платы за старание, а в более основополагающем смысле: блага должны распределятся в равной доле всем людям и работать никто не обязан. Кропоткин полагается на совершенствование труда и его превращение в удовольствие, от которого практически
Мы вышли бы за пределы справедливости к анархизму, если бы умолчали о тёмной его стороне, которая поссорила его с полицией и сделала жупелом для обывателей. В целом, идеология безвластия не настаивает на насильственной борьбе и ненависти к богачам — многие, кто принимает доктрину, благородны и страстно отвращаются от жестокостей. Но при этом общее настроение анархистской публики и печати настолько лютое, что граничит с болезнью и пропагандирует (особенно в Латинской Америке) не сострадание к несчастным, а зависть к счастливым. Яркий и увлекательный при всей своей безосновательности образчик вражды представлен книгой Феликса Дюбуа «Ль'Пэрий Анаркист», который между прочим воспроизводит множество карикатур из анархистских журналов. Бунт против права естественно ведёт (если только человек не одержим подлинным человеколюбием) к ослаблению прочих социальных норм, за чем следует ответное остервенение, при котором вряд ли что изменится к лучшему.
Что забавнее всего отличает поп-анархизм, так это культ мучеников по образцу христианского, где место креста занято гильотиной. Многие, кто принял смерть от властей из-за насилия, без сомнения пострадали за свои убеждения. Однако не слабее почитают прочих, благородство которых под сомнением. Самый любопытный пример высвобождения подавленного религиозного инстинкта — это культ Равашоля, обезглавленного в 1892 году за различные шалости с взрывчаткой. Его прошлое не безупречно, однако умер террорист в позе: последними его словами стали строчки известной анархистской песенки «Шан дю Пэрё Дюшеснё» [7] :
7
Примечание переводчика. Согласно книге Торвальда «Век криминалистики», террорист попрощался по-другому: «Когда Равашоля, приговорённого к смерти, вели ранним утром 10 июля по улицам Парижа к месту казни, он надрывно распевал: „Хочешь счастливым быть — вешай своих господ и кромсай попов на кусочки“. Его последними словами на эшафоте были: „Вы свиньи, да здравствует революция!“».
Естественно, что передовые анархисты ничего не сделали для канонизации Равашоля, которая всё же началась, не избежав диковинных перегибов.
Было бы нечестно судить об анархизме или его лидерах по таким эксцессам, однако факт остаётся фактом: доктрина притягательна для безумцев и преступников [8] . Это полезно помнить при выбелении власти и черни, стригущих под одну гребёнку как паразитов анархизма, так и подлинно великодушных героев, которые свои идеи предпочли комфорту и успеху.
8
Лучше всего об этом сказал Бэвингтон: «Все мы знаем, что среди самозваных анархистов есть неуравновешенное меньшинство энтузиастов, для которых любой акт насилия, сулящий преступление и скандал, — повод для истерического восторга. К удобству нравственно и интеллектуально немощной полиции и прессы фанатики безвластия так и тянутся показаться корыстными. Профессиональные анархисты-насильники продажны и вполне могут сослужить как последнее и действенное средство буржуазии против подлинных освободителей народа».
Очень мудрое заключение: «Оставим же правительству роль безразборчивого изувера и убийцы — правительству с его политиками, лоббистами, чиновниками и законодавцами» («Энекизм 'нд Вайленс»).
Террористическая кампания с участием равашолоидов фактически прекратилась в 1894 году. После этого влияние Пеллутье подвигло лучших безвластников направить свои усилия в русло пропаганды синдикализма.
Экономическая система идеального для анархо-коммунистов общества не слишком отличается от социалистических проектов. Разница только в рамках власти, которая должна опираться на всеобщее, а не преобладающее согласие. Ясно, что господство большинства может быть не более приветливым к свободе, чем господство меньшинства: святое право толпы не более истинно, нежели каприз монарха. Даже демократическое государство способно давить лучших своих граждан, опасаясь независимости их разума и прогрессивности их взглядов. Опыт парламентаризма учит нас его несоответствию отводимой ему социалистами роли — тем предсказуемей бунт анархистов. Однако бунт под знамёнами чистого безвластия оказался эпизодическим и слабым. Только синдикалисты по-настоящему разрекламировали антипарламентарный бунт, равно как сугубо внеполитические методы освобождения трудящихся. Настолько обширному течению следует выделить отдельную главу.
3. Синдикальный бунт
Синдикализм возник во Франции как реакция на государственный социализм, и чтобы понять первый, нам придётся окинуть взглядом второй.
После суровой неудачи, причинённой Франко-прусской войной, социализм стал постепенно набираться сил. Во многих странах Западной Европы соцпартии последних сорока лет непрерывно наращивали численное превосходство. Однако неизбежно, что, как в случае роста сект, численность последователей оказалась обратно пропорциональной фанатизму.