Предмет философии – качественные преобразования

Несмотря на то что философия постоянно стремится оказаться на вершине познания, она очень зависима от развития естественных наук. Хотя верно и то, что эта зависимость до поры до времени была очень выгодной. Недостаточное развитие наук поддерживало превосходство философии. Пока знания о природе были малозначимы и слабо обоснованы, что вполне понятно для древних времен, философия могла выступить на передний план и предстать «наукой наук».

Возможность рассуждать о малоизвестных, а то и неизвестных явлениях возникает благодаря определенному своеобразию мышления человека, которому присуща, так сказать, генерализация возникших мыслей. Чем меньше мы знаем, иначе говоря, чем меньше сведений, корректирующих

наши представления, действуют на конечные выводы, тем больше простор для обобщений. В определенной степени подобная способность присуща и животным, только в области ощущений, восприятий и их поведения. Первоначально животные исполняют условный рефлекс под воздействием всего спектра сигналов. Лишь когда ряд звуков оказываются неэффективными, реакции на них не подкрепляются, происходит дифференциация, которая устанавливает узкий диапазон сигналов, объективно свидетельствующих о полезной цели. Но до вынужденного ограничения эффективных реакций они активируются при широком спектре. Также насекомые порой осуществляют привычные действия даже в гибельных условиях.

Эта физиологическая способность генерализации уводила мышление в сферы, недоступные или пока что неизвестные научному познанию.

В человеке данная субъективность усиливается вследствие его созидательной деятельности. Он создает инструментарии воздействия на мир, в том числе и познавательный инструментарий. Хотя ценность собственных привнесений, тем более абстракций выявляется только в практике или через соответствие иным обоснованным опять-таки в практике знаниям, созидательная способность придавала людям иллюзию бесспорной значимости своих обобщений.

Желая понять многообразную природу, мысль древних мудрецов выдвигала известные вещества и явления на роль всеобщего материала для всех видимых объектов. «Фалес – родоначальник этой философии – говорит, что это вода (поэтому и земля из воды появилась)» (1, 268). Фалес (ок. 624–547 гг. до н. э.). «[Анаксимен] все причины вещей свел к беспредельному воздуху» (1, 273). Анаксимен (ок. 588–525 гг. до н. э.). Гераклит (ок. 520 – ок. гг. 460 до н. э.): «Этот космос, тот же самый для всех, не создал никто ни из богов, ни из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами возгорающимся и мерами погасающим» (1, 275).

Было высказано и более углубленное представление об исходном материале всего сущего, о мельчайших, неделимых, твердых частицах, первичных элементах – атомах. «Демокрит же и Левкипп говорят, что [все] прочее состоит из неделимых тел, последние же бесконечны числом и бесконечно разнообразны по формам…» (1, 325 – 6). «Начало Вселенной – атомы и пустота… Последние (огонь, вода, воздух, земля) суть соединения некоторых атомов. Атомы же не поддаются никакому воз действию и неизменяемы вследствие твердости» (1, 326 – 7). Демокрит (ок. 460 – ок. 370 гг. до н. э.), Левкипп (V в. до н. э.).

Особый интерес представляет логический вывод Парменида и последователей этой школы элеатов. «Он сказал, что философий две: одна – сообразно истине, другая – сообразно мнению… Критерием же [истины] он признавал разум. И ощущения не точны [по его мнению]» (1, 293). Парменид (VI в. до н. э.): «Цельное все, без конца, не движется и однородно. Не было в прошлом оно, не будет, но все – в настоящем… И неделимо оно, ведь оно сплошь однородно. Так неподвижно лежит в пределах оков величайших… Все бытие отовсюду замкнуто, массе равно вполне совершенного шара…» (1, 295 – 6).

Ничто «единое» не может породить множественное, для этого непременно потребуется «иное». Логическая мысль подводила к представлению о целом, неделимом мире, вечном и неизменном. А видимое многообразие при таком понимании должно было признаваться лишь как иллюзия (мнение). Зенон Элейский (ок. 490 – ок. 430 г. до н. э.) подтверждал эту мысль, показывая иллюзорность наших представлений о движении, времени, скорости. Он в нескольких примерах, парадоксах показывал, как искажались известные соотношения конечных скоростей и расстояний при логическом внедрении их в рамки бесконечного деления.

Исходя из знаний нашего времени многое из этих взглядов кажется крайне упрощенным обобщением. Но проблема первоначала остается сложнейшей проблемой. Ею всерьез стала заниматься физика и астрономия. И хотя опять-таки приходилось пользоваться обобщением к тому времени познанных в микромире (атомная, ядерная физика) и мегамире (астрономия) закономерностей, философия сегодня держится в стороне от решения этих проблем.

Все то, что касалось мироздания, вполне понятно перешло в руки естествоиспытателей. Атомистика Левкиппа, Демокрита углубилась в физике в поиск элементарных частиц. Но даже множество уже известных электронов, протонов, нейтронов, нейтрино и др. не удовлетворяют все более сложным проблемам, возникающим при познании мира. Идет поиск каких-то самых первичных составляющих, то ли это какие-то кварки или «бозоны». При всем том формирование тел объяснялось древними атомистиками все же ошибочно. Твердые неизменные атомы, как и любые иные частицы, не способны входить во взаимосвязь. Идея противоположностей, которая звучала у Гераклита, необходимо должна была привлекаться для этой цели.

Интересно, что многие загадки, на которые наталкивались мудрецы в древности, вновь обозначились как парадоксы, необъяснимые известными знаниями. Своеобразной задачей стала мысль Парменида о «едином». Как понять содержание того, что при первичном взрыве начала Вселенной породило весь этот мир? Если ничто «единое» не может породить множественное, то какое различие должно было существовать в самом начале образования Вселенной, чтобы произошел взрыв и возникло последующее разнообразие веществ? Сегодня мы знаем об огромном множестве объектов и неживых и живых. Так, каков тот начальный материал, который запустил процесс формирования этих существ и почему и каким образом это многообразие множилось?

Когда же возникал вопрос о грозных явлениях природы, то в древности проще было отнести их причину к неким всемогущим богам, которые, конечно, имели образ и подобие самих людей, но творили, что им вздумается. В древнегреческой мифологии Зевс ведал молниями и громами, Посейдон – морскими стихиями. Первоначальные заботы древних мудрецов более всего касались мироздания, но, судя по работам Парменида, Зенона и всей школы элеатов, невольно затрагивали и нашу способность познавать многообразие мира. Эта тема мышления человека и его познавательной способности позже становится одной из важнейших проблем философии. В греческой философии она предстала более определенно после учений Сократа и Платона, которые обратились к человеческой духовной жизни и ее отношению к мирозданию. Поскольку не было ни физиологии, ни психологии, да и другие науки не обрели достаточных знаний, то выводами этих учений стали предельные абстракции добра, прекрасного, идей, существующих изначально в человеческой душе и лишь вызволяемых благодаря памяти. «А раз душа бессмертна, часто рождается и видела все и здесь, и в Аиде, то нет ничего такого, чего бы она не познала; поэтому ничего удивительного нет в том, что и насчет добродетели, и насчет всего прочего она способна вспомнить то, что прежде ей было известно» (1, 385).

Позже Аристотель преодолел абсолютизации Платона и разработал наиболее значительную философскую теорию, в которой определил немало близких к материализму понятий. «…(душа) есть отвлеченная сущность естественного определенного тела…»; «Душа неотделима от тела…» (1, 454 – 5). Он представил всеобщие понятия, категории, которые в последующие тысячелетия неизменно ставились в основу философских доктрин.

Но поиск исходной причины известного многообразия уводил к некоей непостижимой сущности. Наглядно известны и неживые тела, и растения, и живые существа, самым разумным из которых является человек. Но, что же движет природу? Поскольку мы, люди, конечные существа, непосредственно сталкиваемся со столь же конечными окружающими нас телами, наши первичные объяснения также опираются на привычные для нас отношения.