Предназначение
Шрифт:
– Саах, ты?!
Саах не шелохнулся, он был пустотой, вобравшей в себя мир и готовой выплеснуть его в Новое. Это было, как нарастающее гудение. Шевчук плескался в океане, глядя в глаза человека, сидящего на тумбочке в маленькой комнате. Он был дельфином, звездой и маленьким бельчонком, научившимся летать. Нарастало ускорение. Саах, неподвижно застывший в углу,
– Что ты делаешь?
– Шевчук схватил его за плечи, обнял, прижал к груди, как родственника, которого не видел три с половиной миллиарда лет:
– Что ты делаешь?!
– Навожу связь с тем, что когда-то было пеплом Сааха.
x x x
Где-то вдали Стеах отыскивал себя снова. Путеводителем и одновременно целью была Радость. Все вокруг стало улыбкой, столь же многоликой, сколь разнообразны были ее, этой радости, отрицания и преграды на долгом пути, каждая пядь которого в итоге превращалась в крохотную вечность. Что-то наконец свершилось, эти жаждущие чего-то нового эоны тысячелетий вдруг обрели итог, цель своего пути, нескончаемого бега по спиралям эволюций; легкий испуг:
– Мать, это что, конец мира, Вселенной?!
Улыбка:
– Малыш, ты находишься лишь в начале Времен... Ты понял, что Игра еще и не начиналась? Вы и не жили до сих пор, ибо не возникало еще жизни, но только эволюционные пертурбации смерти. За миллиарды лет ты впервые ощутил дыхание жизни... А это начинаются роды, - (Стеах чуял толчки и содрогания где-то в окружающем пространстве вокруг себя, хотя было ясное ощущение, что они затрагивают всю Солнечную Систему, по крайней мере. Шум и далекий грохот... Но все было тихо и неподвижно, почти монументально.) - начинается настоящая игра.., которая со временем окажется в свою очередь лишь подготовкой к Настоящей Игре, которая в свою очередь...
– О, но я хочу сначала сыграть в эту!
– и Стеах вошел в мир.
x x x
Боль, боль, боль. Сквозь него текла мощь, столь чудовищная, что одной капли этого водопада было достаточно, чтобы разнести Мироздание по косточкам.
Он подумал (скорее, осознал) одну вещь, казалось бы, незаметную, но решающую; вещь столь важную для будущего и столь простую одновременно, что у него от восторга захватило дух. Она заключалась в вопросе: что он подразумевал, говоря "я"? Уже давно под "я" он понимал человечество, мир, универсум, Мать. Уже давно он универсализировался настолько, что для его сознания не существовало расстояний и времен, и он мог находиться везде одновременно.., оставив тело в трансе в каком-нибудь уголке огромного мира: чердаке, квартире, подворотне... Уже давно его еженощный так называемый сон являлся скорее сознательной работой в каком-нибудь из уголков огромного мира, куда он отправлялся, побуждаемый неким внутренним стремлением.., оставив маленькое тело в расслабленном оцепенении, в глубокой бессознательности временной смерти. Это было неразрешимой проблемой всех времен и народов. И вот впервые в процессе тотализации участвовала эта плоть со всеми ее ограничениями, эта грубая субстанция в кожаном мешке. Сие было самым восхитительным сюрпризом и... самым трудным препятствием, самой ужасной пыткой, началом раздирающей боли, началом изживания Врага, с которым он встретился теперь лицом к лицу в его логове впервые за всю историю своего миллионнолетнего развития; это было началом конца страдания, началом пре...
Послесловие.
Писать далее не имеет смысла, ибо если он достигнет цели своей работы, все записи о ее ходе будут излишними, каждый будет знать ВСЕ и быть ВСЕМ; а если не достигнет, то очередное растворение Вселенной сотрет самую память о проводимом когда-то эксперименте, попытке создать из преходящего и ограниченного вечное и бесконечное, сотрет не только все следы, оставленные Великими в веках и мирах, но и само Время и Пространство. До очередного Творения. И тогда уже эти записки никому не будут интересны не только с практической, но и с исторической точки зрения; более того, читать их будет просто некому.