Предположительно
Шрифт:
Говоря о Мэри, необходимо понимать определение психопата и то, как оно соотносится с ней. Психопаты полностью отделены от своих эмоций. Они не испытывают раскаяния, не чувствуют вины за свои действия. Их не интересуют вопросы добра и зла. Они не видят жертв, они видят только средства для достижения своих целей. Именно поэтому психопаты наиболее опасны.
Независимо от того, что говорят свидетели, дистанцирование Мэри от ее жертвы, трехмесячного ребенка, является показателем ее истинного я. Если бы обстоятельства были другими, если бы она просто случайно уронила младенца,
9 глава
Достигнув того возраста, когда меня перестали узнавать, я открыла для себя месячные. Я сидела в библиотеке, прикованная к железному стулу, с энциклопедией. Читала о Нептуне и нейронах, когда меня пронзила первая волна боли. Судороги сковали мой живот, будто там бились летучие мыши, обмотанные колючей проводкой. Я молилась, чтобы это, чем бы оно ни было, убило меня. Но боль продолжалась часами, пока охранник ни подошел ко мне, чтобы отвести обратно в камеру. Тогда я обнаружила, что все это время сидела в луже собственной крови. «Это конец», — подумала, надеясь, что истеку кровью до смерти. Я была готова умереть, готова встретиться с Алиссой. Вместо этого, меня отвели в кабинет к медсестре и дали пачку тампонов. Невыносимо больно верить, что ты вот-вот вознесешься на небеса, перед тем, как узнать, что ты остаешься в этом аду. Это был единственный раз, когда я думала о самоубийстве.
До сегодняшнего дня.
— Мэри! Ты что, глухая? Не слышишь, что я тебя зову?
Мисс Штейн нависает над моей кроватью. Она плюется, крича мне прямо в лицо.
— Кажется, ей плохо, — тихо говорит Новенькая.
— Все с ней в порядке. Мэри! Вставай с чертовой кровати. Что ты творишь!
Я поворачиваюсь лицом к стене. Она продолжает орать, стягивая с меня простыни.
— Мэри! Тебе пора в училище. Ты опоздаешь! Живо поднимайся с кровати!
Она трясет меня за руку. Один. Два. Три раза. Я сажусь и смотрю на нее. Ее глаза распахиваются, будто я динозавр, готовый разорвать ее на части. Потому что я действительно готова убить ее, если она хоть раз коснется меня. Она отступает от моей кровати и врезается в Новенькую.
— Ла... ладно, Мэри, — говорит она, пока Новенькая отползает в сторону. — Тебе плохо? Хорошо. Можешь остаться дома, но только сегодня.
Остаюсь в кровати на четыре дня. Я сплю. Каждый раз, просыпаясь, снова заставляю себя погрузиться в сон. Новенькая крадет еду мне с ужина и приносит ее свернутую в салфетки. Я нахожу ее на своей тумбочке посреди ночи. Немного ковыряюсь в ней, но большую часть оставляю мышам.
Когда наступает день терапии, ко мне поднимается мисс Вероника и пытается со мной поговорить. Она щелкает пальцами перед моим лицом, и я игнорирую ее. Она и мисс Штейн выходят в коридор, чтобы обсудить это.
— Я думаю, она могла впасть в серьезную депрессию, — обеспокоенно говорит мисс Вероника. — Что случилось?
— Ничего! Как-то она вернулась домой в таком состоянии и все, — кричит мисс Штейн с явным раздражением. — Пришлось позвонить в дом престарелых и сказать, что она заболела. Они ее искали.
Тед искал меня.
— Возможно, нам придется снова провести оценку, — говорит мисс Вероника.
Они только и делают, что оценивают меня. С самого того дня, как умерла Алисса.
— Вы, эм, думаете, что у нее снова приступ или что-то вроде того, — спрашивает мисс Штейн.
— Я не знаю. Это просто предположение.
Приступ? Как она может говорить такое обо мне? Я не моя мать!
— Ну, в последнее время, она разговаривает сама с собой намного чаще, — говорит мисс Штейн. — А с нами общается намного реже.
Неправда! Я прекратила делать это много лет назад. Правда же?
Я не шевелюсь. Просто лежу как дохлый червяк и слушаю их ложь.
— Вы думаете, возможно, они поторопились с ее освобождением? — спрашивает мисс Штейн, с напускным беспокойством. Но она не переживает обо мне. Врет, пытаясь избавиться от меня всеми доступными для нее средствами.
— Она принимает свои лекарства? — спрашивает мисс Вероника.
— Не думаю. Последний раз, когда я проверяла, они были нетронутыми.
— Это очень странно, — говорит мисс Вероника. — Она столько пишет в своих журналах. Исписала уже четыре блокнота. Я думала, у нас прогресс.
Я отворачиваюсь, и меня снова накрывает пелена сна.
На шестой день мисс Штейн врывается в мою комнату, будто она не собирается больше со мной нянчиться.
— Мэри! Тебе звонит какая-то женщина. Говорит, что она твой адвокат. Говорит, что если ты не подойдешь к телефону, она вызовет полицию. Это что такое? На кой черт тебе вообще сдался адвокат?
Я встаю с кровати, и комната вращается передо мной. Мой живот стал больше, будто вырос за ночь. Я почти падаю на пол. Пахну, как бомж в метро.
— Мэри! Я устала от этого дерьма! По-хорошему рассказывай, что происходит. Зачем тебе адвокат?
Впервые за эти дни я удостаиваю ответом один из ее вопросов. Пожимаю плечами.
Она следует за мной в свой кабинет, где меня дожидается телефонная трубка.
— Да, — говорю я хриплым и осипшим голосом.
— МЭРИ! Слава тебе, Господи. Я думала, что с тобой что-то случилось, — говорит мисс Кора. — Ты в порядке?
— Да.
— Почему у тебя такой голос? С тобой в комнате эта женщина?
Мисс Штейн стоит за моей спиной. У нее смешная одышка от подъема и спуска по лестнице.
— Да.
— Ух, я знала, что она будет занозой в заднице. Я пыталась дозвониться до тебя три дня. Ладно, не говори, просто слушай. Мы готовы подать ходатайство. Просто держу тебя в курсе. Ты можешь заехать ко мне в офис в среду? Я хотела бы обсудить с тобой некоторые детали, прежде чем мы запустим процесс.
— Ладно.
— Мэри, все хорошо? Они плохо с тобой обращаются? Ты можешь рассказать мне. Просто скажи «да» или «нет», и я вытащу тебя оттуда.
Неужели меня так легко можно вытащить из ада? И куда я пойду? У меня нет Теда, нет папы, нет мамы... я могу остаться. Жизнь для меня одинакова, что внутри, что снаружи. Я кидаю взгляд на мисс Штейн, стоящую у двери. Она встревоженная и злая.
— Нет.
Мгновение мисс Кора молчит.
— Хорошо, как скажешь. Но если эта женщина снова встанет на моем пути, она будет до конца жизни мыть полы в обувном магазине.