Предпоследняя передряга
Шрифт:
— Психология толпы, — сказала Солнышко, вспомнив термин, которому её научил Клаус незадолго до того, как младшая Бодлер сделала свои первые шаги.
— Солнышко права, — сказал Клаус, вытирая слезы. — Толпа становится все разъярённые и разъярённые. Ещё немного — и они поверят, будто мы действительно убийцы.
— А может быть, так оно и есть, — тихо сказала Вайолет.
— Реникса! — решительно возразила Солнышко, что приблизительно означало «ерунда». — Несчастный случай!
— Да, несчастный случай, — сказал Клаус, — но по нашей вине.
— Отчасти, — поправила его Солнышко.
— Это не нам решать, — сказала Вайолет. — Мы должны вернуться в вестибюль и поговорить с судьёй Штраус и прочими. Они знают, как нам быть.
— Возможно, — сказал Клаус. — А возможно, пора бежать.
— Бежать? — спросила Солнышко.
— Бежать нельзя, — сказала Вайолет. — Если мы убежим, все решат, будто мы убийцы.
— А может быть, так оно и есть, — напомнил ей Клаус. — Все благородные люди, которые остались в вестибюле, уже нас подводили. Откуда мы знаем, что на этот раз все будет иначе?
Вайолет тяжело вздохнула, и вздох её прервался от слез.
— И куда нам бежать? — прошептала она.
— Куда угодно, — просто ответил Клаус. — Туда, где никто никогда не слышал ни про Графа Олафа, ни про Г. П. В. На свете наверняка есть и другие благородные люди, и мы их разыщем.
— На свете действительно есть и другие благородные люди, и они едут сюда, — сказала Вайолет. — Дьюи велел нам подождать до завтра. По-моему, нужно остаться здесь.
— Завтра будет поздно, — возразил Клаус. — По-моему, надо бежать.
— О двух концах, — заметила Солнышко. Это означало «У обоих планов, насколько я понимаю, есть свои преимущества и недостатки». Но не успели её брат и сестра ничего ответить, как почувствовали, как над ними нависла тень, и, подняв глаза, увидели высокую тощую фигуру. Лица её дети в темноте не разглядели — лишь изо рта торчала тоненькая тлеющая сигарета.
— Такси не желаете? — спросил незнакомец, указывая на автомобиль, который привёз ко входу в отель судью Штраус и Джерома Скволора.
Дети переглянулись, а затем прищурились на таксиста. Им померещилось, что у него знакомый голос, — хотя, может быть, дело было в непостижимом тоне, который они с момента прибытия в отель слышали столько раз, что все казалось им одновременно и знакомым, и непостижимым.
— Пока не знаем, — немного помедлив, ответила Вайолет.
— Не знаете? — спросил таксист. — Когда вы видите человека в такси, то знаете, что он, скорее всего, едет по важному делу. У вас наверняка есть дела, которые нужно делать, и места, в которые нужно отправиться. Одна великая американская романистка написала, что в наши дни человек научился путешествовать быстрее, чем раньше, хотя она сомневается, научился ли он чему-то ещё. Может быть, если бы вы в эту минуту путешествовали, вы бы научились ещё чему-нибудь.
— У нас нет денег, — сказал Клаус.
— Вам не нужно тревожиться о деньгах, если вы те, кто я думаю, — сказал таксист и нагнулся поближе к Бодлерам. — Те ли вы, кто я думаю?
Дети снова переглянулись. Конечно, они не знали и знать не могли, кто этот таксист — волонтёр или враг, злодей или человек честный и благородный. Вообще говоря, незнакомец, который пытается заманить вас в автомобиль, может быть, разумеется, кем угодно, только не честным и благородным человеком, и, вообще говоря, человек, который цитирует великих американских романистов, может быть кем угодно, только не злодеем, и, вообще говоря, человек, который говорит, будто вам не нужно тревожиться о деньгах, или курит сигареты, это скорее всего нечто среднее. Но выражение «вообще говоря» было не для Бодлеров. Бодлеры в нерешительности стояли у входа в отель «Развязка», на краю пруда, скрывавшего великую тайну, а толпа постояльцев преисполнялась все более и более серьёзными подозрениями касательно ужасной трагедии, которая произошла всего несколько минут назад. Дети подумали о Дьюи и вспомнили, как невыносимо страшно было смотреть, как он медленно тонет в пруду, и вдруг поняли, что не знают и знать не могут, кто же они сами — люди злые или добрые, — не говоря уж о загадочном незнакомце, который навис над ними.
— Не знаем, — сказала наконец Солнышко.
— Бодлеры! — послышался с лестницы резкий голос, за которым последовал приступ кашля, и сироты обернулись и увидели мистера По, который глядел на них, прикрывая рот белым платком.
— Что случилось? — спросил мистер По. — Где тот человек, которого вы загарпунили?
Бодлеры были так измучены и расстроены, что не стали даже оспаривать точку зрения мистера По.
— Он погиб, — сказала Вайолет, чувствуя, как на глаза опять наворачиваются слезы.
Мистер По снова закашлялся от изумления, а затем спустился со ступеней и встал перед детьми, за благополучие которых должен был отвечать.
— Погиб? — спросил он. — Как это случилось?
— Трудно сказать, — ответил Клаус.
— Трудно сказать? — нахмурился мистер По. — Но я же видел вас, Бодлеры. Вы держали оружие. Кто же, если не вы, может сказать, как это случилось?
— Анрибергсон, — сказала Солнышко, имея в виду «все не так просто, как кажется», но мистер По лишь покачал головой, словно с него было довольно.
— Идите-ка в отель, дети, — проговорил он с усталым вздохом. — Вынужден сказать, что я очень в вас разочарован. Когда я заведовал вашими делами, то сколько бы домов я для вас ни находил, всегда происходили ужасные вещи. А затем, когда вы решили сами заниматься своими делами, в «Дейли пунктилио» ежедневно стали печатать все новые и новые репортажи о ваших злодействах. И стоило мне снова вас найти, как я выясняю, что произошёл ещё один скверный инцидент — и опять погиб ваш опекун. Постыдились бы!