Предпоследняя передряга

Сникет Лемони

— Ещё бы, — сказала она и шагнула к Кармелите Спатс. Вытянув острый ноготь, тот, на котором была буква М, она передвинула ствол гарпунного ружья и нацелила его прямо в Дьюи. — А ну скажите мне, как открыть дверь, а не то эта маленькая девочка вас загарпунит!

— И никакая я не маленькая девочка! — противным голосом напомнила ей Кармелита. — Я футбольно-ковбойски-супергероически-солдатская пиратка! А стрелять я не буду, пока графуля не научит меня плеваться!

— А ну делай, как говорят, Кармелита! —

зарычал Граф Олаф. — Я уже купил тебе этот дурацкий наряд и лодку, чтобы промышлять в открытом бассейне. Немедленно целься в Дьюи!

— Научи меня плеваться! — возразила Кармелита.

— Целься в Дьюи!

— Научи меня плеваться!

— Целься в Дьюи!

— Научи меня плеваться!

— Целься!

— Плеваться!

— Целься!

— Плеваться!

Граф Олаф скрипуче взревел и вырвал гарпунное ружье у Кармелиты из рук, так что она шлёпнулась на пол.

— Никогда в жизни не буду учить тебя плеваться! — заорал злодей. — Ха!

— Милый! — ахнула Эсме. — Нельзя же нарушать обещание, которое мы дали этой прелестной девчушке!

— И никакая я не прелестная девчушка! — заверещала Кармелита. — Я футбольно-ковбойски-супергероически-солдатская пиратка!

— Ты избалованная малявка! — возразил Олаф. — Вот уж чего я в жизни не хотел — так это чтобы поблизости ошивалось это гнусное отродье! Пора вбить тебе ума в голову!

— Но ум сейчас не в моде! — сказала Эсме.

— А мне наплевать, что в моде и что не в моде! — заорал Олаф. — Мне надоела подруга, у которой один гламур на уме! С утра до вечера только и торчишь в соляриях на крышах, а всю работу сваливаешь на меня!

— Если бы я не была на крыше, — обиделась Эсме, — сахарница попала бы в лапы Г. П. В.! Кроме того, я охраняла…

— Что ты там делала, это не важно, — заявил Олаф. — Ты уволена!

— Ты не имеешь права меня увольнять! — зашипела Эсме. — Я увольняюсь по собственному желанию!

— Ладно, тогда ты уходишь по обоюдному согласию сторон, — проворчал Олаф, а затем, издав ещё одно лаконичное «Ха!», вскинул гарпунное ружье и прицелился в Дьюи Денумана. — Говорите, какие три фразы мы должны напечатать на замке, чтобы открыть Глагольно Перекрытый Вход и обыскать прачечную!

— В прачечной вы не найдёте ничего, кроме груды грязного белья, нескольких стиральных и сушильных машин и некоторого количества крайне горючих химикалий, — ответил Дьюи.

— Может быть, вид у меня свежий и цветущий, но это не значит, будто я вчера родился! Ха! — прорычал Граф Олаф. — Если в прачечной ничего нет, зачем же вы превратили её дверь в Глагольно Перекрытый Вход?

— А если это просто приманка? — сказал Дьюи, но Вайолет по-прежнему чувствовала, как дрожит его рука.

—

Приманка? — переспросил Олаф.

— У слова «приманка» несколько значений, — объяснил Дьюи. — Это может быть кусочек сыра в мышеловке или чучело утки или другого животного, которое привлекает живую особь. А может быть и предмет, с помощью которого отвлекают людей, например особый замок на двери комнаты, за которой нет некой сахарницы.

— Но если замок — это просто приманка, то почему бы тебе, подпольщик, не сказать нам, как её открыть? — оскалился Граф Олаф.

— Хорошо, — ответил Дьюи, по-прежнему с трудом сохраняя спокойствие. — Первое словосочетание — это медицинское описание состояния, в котором одновременно находятся все три младших Бодлера.

Все три младших Бодлера одновременно улыбнулись.

— Второе словосочетание — это оружие, из-за которого вы, Олаф, остались сиротой, — продолжал Дьюи.

Все три младших Бодлера одновременно нахмурились.

— А третье словосочетание — это знаменитый непостижимый вопрос в самом известном романе Ричарда Райта.

Сестры Бодлер одновременно в изумлении переглянулись, а затем с надеждой взглянули на Клауса, который медленно покачал головой.

— Мне некогда устраивать медицинское обследование Бодлеров и совать нос в известные романы! — закричал Олаф.

— Злодеям вечно некогда читать, — сказал Дьюи. — Отчасти поэтому они и становятся злодеями.

— Хватит мне ваших фокусов! — взревел Граф Олаф. — Ха! Если я не услышу в точности все слова, которые открывают дверь в прачечную, за то время, пока Эсме считает до десяти, я выстрелю из гарпунного ружья и разнесу вас в клочки! Эсме, считай до десяти!

— А вот и не буду считать до десяти, — надулась Эсме. — Я вообще больше ничего не буду для тебя делать!

— Я знал! Я знал, что ты снова станешь благородным человеком, Эсме! — воскликнул Джером. — Тебе незачем расхаживать по ночам в неприличном бикини и угрожать библиотекарям-подпольщикам! Ты можешь встать на нашу сторону, под знамёна справедливости!

— Без крайностей, — сказала Эсме. — Если я хочу проучить приятеля, это не значит, что я собираюсь стать паинькой вроде тебя. Справедливость не в моде. Несправедливость в моде. И точка.

— Но в этом мире нужно делать то, что правильно, а не только то, что модно, — сказала судья Штраус. — Я понимаю ваше положение, Эсме. В ваши годы я несколько лет промышляла конокрадством, прежде чем поняла…

— Не желаю слушать ваши занудные рассказы, — зарычал Граф Олаф. — Мне нужны только три точные фразы, которые скажет нам Дьюи, а если нет, то, как только я произнесу «десять», судьбе будет угодно, чтобы он был застрелен из гарпунного ружья. Раз!