Предрассветные миражи

Муратова Ника

— Проходи.

Кира посторонилась. Сопротивляться напору Нонны было бесполезно. Вытянутая как струна, Кира села на краешек стула на кухне, глядя в окно. Она не смотрела в глаза Нонне: удерживать благопристойную вежливую мину перед близкой подругой было трудной задачей. Кира сглотнула, пытаясь убрать непрошеный комок из горла, но он, предатель, не исчезал.

— Сварить тебе кофе? — наконец спросила она, по-прежнему избегая смотреть Нонне в лицо.

— Не надо. Мне кажется, это мне следует сварить тебе кофе, а еще лучше — приготовить что-нибудь покрепче.

— Да, возможно, — выдохнула Кира. Спорить сил не было.

Нонна спокойно встала,

вытащила рюмку из шкафа, наполнила ее коньяком.

— Тебе с лимоном или так?

Кира равнодушно пожала плечами. Какая разница? Разве могут жалкие тридцать граммов коньяка что-либо улучшить?

— Андрей ушел, — тихо произнесла она, вертя рюмку в руках, но не прикасаясь к ней губами.

Нонна перестала шебуршиться на кухне и присела напротив Киры.

— Ты имеешь в виду…

— Имею в виду, что ушел. Сбежал! — выкрикнула Кира.

Потом добавила уже тише:

— Похоже, навсегда.

Нонна недоверчиво смотрела на подругу, словно та несла полнейший бред.

— Твой Андрей? — тупо спросила она.

— Мой, чей еще. Вернее, в недавнем прошлом мой.

— Ушел?

Кира кивнула, отчего-то ничуть не раздражаясь от бессмысленных вопросов Нонны.

— Пожалуй, мне тоже можно коньячку. — Нонна наполнила вторую рюмку и залпом осушила ее. Она молчала. Новость была настолько ошеломляющей, что никаких комментариев не находилось.

Андрей и Кира расстались? В это было невозможно поверить. Кира и Андрей всегда являлись образцом идеальной пары. Слово «всегда» в данном случае захватывает не только период их семейной жизни, но и задолго до того. Их сближению немало поспособствовали родители, вернее, они лишь слегка подтолкнули их друг к другу, а дальше молодые все решили сами. Это не был брак по расчету, нет, скорее это был тот удачный союз, когда во все паруса дует попутный ветер. Начать хотя бы с того, что удачливы были не только дети, но и родители. Отец Киры, Виктор Сергеевич, прошел путь от скромного преподавателя научного коммунизма в университете до посла. Когда его в первый раз послали за границу в должности консула в посольстве в Польше, на долю Киры выпали первые испытания. Новая обстановка, учителя, требования, казалось бы, сплошной стресс для ребенка, но Кира перенесла это вполне спокойно, быстро адаптировалась, завела друзей и получала прекрасные оценки. Иногда у нее случались срывы в виде невесть откуда появляющихся слез, но они проходили так же внезапно, как и появлялись. Родители списывали все на переходный возраст. Когда срывы продолжились и в более взрослом периоде, списывали на усталость, на перегрузки, на что угодно. Кира ведь на самом деле брала на себя слишком много, стремилась успеть все и везде, даже когда от нее этого никто не требовал.

Кира вообще во всем старалась быть на высоте. Так повелось с самого раннего детства. Сколько она себя помнила, она стремилась к совершенству. Порой это принимало даже навязчивые, болезненные формы. Она не могла психологически принять ситуации, когда не достигала желаемого результата. Жутко расстраивалась, нервничала, закатывала истерики, винила себя. Со временем она начала замечать, что наиболее сильно желание быть совершенной связано с родителями. Именно перед родителями ей больше всего не хотелось ударить лицом в грязь, хотелось доказать, что она справится со всем, решит любую проблему. Открытие это породило кучу вопросов. Она любила родителей и никогда не сомневалась в их любви. Но почему перфекционизм, усложняющий ее жизнь, так неотрывно связан именно с ними?

Что она пытается им доказать? Почему? Неужели они давали ей повод подумать, что будут меньше любить ее, если она будет хоть чуточку хуже? Спросить об этом было некого. Потому что никто из посторонних не смог бы ответить, а у родителей спросить не хватало духу.

— Зачем тебе взваливать на себя и олимпиаду по математике, и фестиваль танцев, и курирование младших классов? — осуждала ее мама. — У тебя и так много нагрузок, зачем тебе это надо?

— Ты думаешь, я не справлюсь?

— Да при чем здесь это?

— Нет, ты скажи, думаешь, мне не по силам?

— По силам. Но не вижу смысла. — Мама не понимала, почему Кира так болезненно воспринимает даже намек на критику, на сомнение в ее способностях.

— А я вот докажу, что смогу, — упрямо сверкала глазами Кира.

И справлялась. И доказывала. Все время доказывала, что может все. Что живет так, что ее не в чем упрекнуть. Идеальная дочь. Идеальная жена. Казалось, если она только оступится, проявит слабость, что-то сломается в ее жизни, рухнет. И ведь никто никогда не требовал от нее ничего подобного, она сама контролировала себя, держала эмоции в собственных «ежовых» рукавицах, с детства, год за годом оттачивая умение держать себя в руках, пока это не превратилось в привычку.

Даже когда вместо ожидаемого повышения Виктора Сергеевича Доронина вернули в родимый отдел и они вновь учились жить на зарплату работника МИДа и быть, как все, Кира делала вид, что все прекрасно. После четырехлетнего привилегированного статуса дипломатов, защищенности дипломатическим иммунитетом в чужой стране, вхожести во все двери и довольно большой зарплаты жизнь вовсе не казалась Дорониным медом, но Кира упорно старалась «держать марку», невзирая на изменения в отношении к ней учителей.

— Нам к такой жизни не привыкать, но вот Кира… — вздыхала Светлана Георгиевна.

— А что Кира? Пусть знает, что жизнь — это не постоянное восхождение наверх.

Отец нервничал и в то время был резок со всеми.

— Не знаю даже, как сказать, но меня тревожит ее подход к жизни. Все держит в себе, я не знаю о ее неприятностях, о переживаниях. А ведь они есть, просто она их скрывает.

— А зачем ей это надо? Ты же никогда ее ни за что не наказывала. Может, у нее просто такая натура. Я вот тоже не люблю распространяться по поводу своих проблем.

— Ты — другое дело. Ты — мужчина. А она — молодая девушка. В таком возрасте, наоборот, хочется выговориться, обсудить свои страхи. А она… И не скажешь, что замкнутая, обо всем рассказывает, но только обо всем хорошем. А о плохом я никогда не слышу.

— Так и радуйся, что не грузит тебя своими проблемами. Чего ты боишься, Свет? Ты все время за нее боишься, а ведь она совершенно не дает для этого поводов. Разумная девица, без подростковых выкрутасов.

— Это-то и тревожит. Она у нас такая вся идеальная, строгая к себе чересчур. Может, на нее тот… тот случай все же повлиял?

— Думаешь? — Виктор Сергеевич нахмурился. Воспоминания тенью пролетели перед глазами. — Но она была такой маленькой. Я уверен, она ничего не помнит. В таком возрасте ничего не запоминается. А мы никогда об этом не вспоминаем, уничтожили даже намеки на то, что было. Не думаю, что кто-нибудь мог проговориться. Тебе нечего опасаться.

— Не знаю, не знаю. Думаю, сейчас она переживает не меньше твоего. Но не говорит об этом.

— Привыкнет.

— Это к хорошему быстро привыкаешь. А к плохому…