Предрассветные призраки пустыни
Шрифт:
Таганов замолчал и улыбнулся Атали, заспорившему с коротышкой Сапаром-Заикой, насупившимся и злым. Вокруг поднялся невообразимый шум. Перекрывая людской гомон, Ашир крикнул:
– Люди, вы верите мне?
– Да! Верим!..
– Кто пойдет со мной, переходи направо! Остальные оставайтесь на месте.
Почти все собравшиеся шагнули к Аширу. Только коротышка Сапар, старый Сары-ага, несколько аксакалов и, к великому изумлению Таганова, Мовлям не двинулись с места.
Урочище было окутано сплошным гвалтом. Джигиты суетились, носились взад-вперед, стягивали кошмы с юрт, грузили их прокопченные
Длинный караван двинулся на Бахарден. Позади всех на конях медленно ехали Мовлям и Ашир. Мовлям был задумчив и грустен. На боку у него в желтой деревянной кобуре болтался маузер – подарок самого Хырслана. В минувшую ночь, как и многие обитатели урочища Кирпили, Мовлям долго не сомкнул глаз. Переворачиваясь с боку на бок, он воскрешал в памяти одну картину за другой. Вот сыпались со звоном женские украшения, монеты… На расстеленном платке их целая груда. Все выворачивают карманы, Хырслан зорко следит, не утаишь ни гроша. У кого отняты эти деньги и украшения? Мешки с зерном, что привозили из ночных походов? Не те, сбитые, плотные, которые он видел у бая в загородке, а залатанные с боков, заполненные до половины, стянутые обрывками бечевки… Чьи они? Небольшие истертые коврики, истоптанные паласы… Из чьей юрты они увезены? Хырслан всегда посылал его отбиваться от наседавших красноармейцев, прикрывать отход. И никогда не брал с собой в ночные налеты.
– Что же ты, сын батрака, остаешься с Хырсланом? В Конгуре твоя мать от слез ослепла…
– Замолчи ты! – крикнул рассерженно Мовлям. – Без тебя тошно… Не могу уйти без Нуры, без меня Джунаид-хан ему голову снесет… Ведь Джунаид-хан взял с меня слово шпионить за Хырсланом, а Нуры оставил при себе как заложника… Без него не могу домой вернуться. Он брат мой двоюродный, понимаешь?
Ашир кивнул головой: как скверно и тоскливо, должно быть, сейчас на душе Мовляма.
– Скажи брату, – Ашир внимательно, изучающе взглянул на Мовляма. – Его нареченную Айгуль собираются продать другому… Как бы потом поздно не было.
Мовлям неожиданно хмыкнул, отвернувшись от Ашира. И краска залила лицо Ашира. Он понял, что братья – и Нуры, и Мовлям – вероятно, догадываются о его любви к соседке Айгуль.
– А где же сестра моя Джемал? – Ашир повернулся в седле к Мовляму.
Мовлям опустил голову и теперь ехал молча.
– Говори, Мовлям! Что может быть страшнее позора Джемал и гибели отца? Я готов ко всему, даже к пытке.
– Хырслан сделал Джемал своей женой, – выдавил Мовлям и, пряча глаза, посмотрел куда-то поверх головы Ашира. – Он отвел ей новую юрту в Орта и приставил к ней Черкеза.
– Черкеза Аманли?
– Да! А ты откуда его знаешь?
– Он же наш, конгурец…
– Но в Конгуре он не жил… Просто его отец оттуда родом.
– У него тоже трагедия. Эшши-бай с Хырсланом убили его родителей, а подстроили так, будто это дело рук красноармейцев. Одурачили парня, озлобили против нас и к себе заманили. Увидишь – передай, что в Бахардене его ждет родной дядя Шаммы-ага…
Ашир натянул уздечку, строптивый ахалтекинец нехотя замедлил шаг, потом капризно закружил на месте, словно испытывая седока. Миг – и конь, дико всхрапнув, почувствовал сильную руку наездника, остановился, тараща огнистые зрачки, выделывая стройными ногами вензеля, потом застыл неподвижно, лишь вздрагивая крупом. Таганов молча протянул руку земляку, лицо Мовляма вновь омрачилось.
– Понимаю тебя, Мовлям! Крепись, джигит. Держи ушки на макушке… Вернется Хырслан, будет допытываться, почему ты не ушел с нами, о чем со мной говорил, не запутайся… Долго не задерживайся в отряде, возвращайся в село, тащи с собой Нуры. Раскрой глаза Черкезу. Не уйдете вовремя – затянет вас басмачество, как пески зыбучие.
– Не беспокойся, Ашир. Я знаю, что мне делать.
Мовлям завернул коня, остервенело ожег его плетью по крупу, вымещая досаду на бедном животном. Скакун понес седока назад, в опустевший басмаческий лагерь.
Ночью Ашира Таганова разбудил дежурный по полку, молодой безусый парень с Саратовщины, выпускник Ташкентских командных курсов.
– Там тебя один человек спрашивает, – говорил он, сильно окая. Дежурный еле поспевал за размашисто шагавшим Аширом. – Не хотел тревожить, да больно уж просил… Земляк твой в мохнатой папахе, басмач басмачом… Я к нему красноармейцев приставил, а сам за тобой.
В дежурной комнате сидел Мовлям со смертельно усталым лицом, потрескавшимися губами. В его глазах мелькнуло самодовольство, сменившееся тревогой, нерешительностью. На полу, у ног лежала старая, пропахшая лошадиным потом переметная сума, бугрившаяся арбузом. Мовлям пнул ее – оттуда вывалилась голова.
Дежурный по полку чуть опешил, но, придя в себя, невольно потянулся за револьвером. Ашир остановил его взглядом.
– Зачем ты так? – спросил Таганов, разглядывая голову одного из джунаидовских юзбашей. Мертвое лицо выглядело безобразным.
– А что, ты хотел в этом хорджуне увидеть мою голову? – рассердился Мовлям. – Лучше спроси, как я сюда добрался, не хочу ли чаю? Я вырвался из ада…
– Прости, эта голова с панталыку сбила, – Ашир протянул земляку руку, усадил его на табуретку и распорядился поставить чаю, подать еды. – Ну рассказывай, как там?
– Хырслан вернулся в лагерь на третий день после вашего отъезда. Он встречался с Джунаидом неподалеку от колодца Кирпили. Хан, старая лиса, не захотел своего логова показать. Ты бы видел, как Хырслан взбеленился, узнав, что половина его людей ушла с тобой! Начал допрашивать всех: как, почему? Даже своего отца не пожалел. Тот молчал, тогда он так швырнул Сары-агу, что бедняга пролежал два дня не поднимаясь и преставился. Арестовал меня, приказал расстрелять, но Нуры не дал…
Мовлям побледнел, тяжело перевел дыхание, схватился за грудь.
– Что с тобой, Мовлям? Ты болен?
– Хырслану я открыл глаза на убийство Дурды-бая, и он был очень озадачен… С ним в юрте сидел близкий родственник Джунаид-хана, Таили Сердар… Он кинулся ко мне, этот Таили, ну я его…
– А как же Хырслан?
– Хырслан был растерян, он уехал, наверное, в урочище Орта, к Джемал… А я с тридцатью джигитами подался сюда. По дороге приняли бой, отбились. Ребят я оставил неподалеку, в ауле Карадамак… Не решаются ехать, хотят сдаться только тебе, Ашир…