Председатель (сборник)
Шрифт:
— А он тебя сильно ругал? — спросила Варвара Сергеевна.
— Степка-то?.. — самодовольно переспросил Зворыкин. — Да он мне всю дорогу комплименты пел. У него на меня одна надежда. С твоей, говорит, головой, с твоим, говорит, техническим гением да самую малость подучиться — исключительный получится специалист!
— Анжинер, значит, — поддакивает Варвара Сергеевна. Она наклоняется к сыну и принюхивается, не пахнет ли от него спиртным.
— Вы, часом, не хватили на радостях?
— Ни
— Станешь, станешь, Алешенька, вот попьешь сушеной малинки — и станешь директором. Сань, завари.
— Да вы что, с ума посходили? — Только сейчас Зворыкин заметил маневры матери. — Или меня за психа считаете? Рузаев билетами в Большой театр премировал. Саня, наводи красоту, и вы, маманя, собирайтесь.
— В другой раз, сынок, постирушку затеяла…
Танцуют на сцене маленькие лебеди.
В ложе сидят Зворыкин, Саня и Каланча.
На сцене все продолжается танец маленьких лебедей.
— Когда же они петь-то начнут? — спрашивает Зворыкин жену.
— Они не будут петь, Алеша, — нетерпеливо отзывается Саня, захваченная происходящим на сцене.
— Видал, Алеха, — повернулся к Зворыкину Каланча, — для буржуев они пели, а для нашего брата им горла жалко…
На него шикают из публики, но Каланча не унимается:
— Ногами дрыгать — это ж каждый дурак умеет. Слушай, Алеха, может, сорвем эту бузу?
— Уймитесь вы, — говорит Саня. — Это же балет.
— Ну и что же?
— В балете только танцуют.
Зворыкин с сомнением смотрит на жену, но в данном вопросе он доверяет ее авторитету.
— Слышь, — обращается он к Каланче, — раз балет, так надо.
— Может, конечно, и балет, — горько говорит Каланча, — только сомневаюсь, чтоб они при буржуазии такое себе позволили.
Разговор этот взволновал. Зворыкина балет нисколько не интересует, он вертится, свешивается вниз и вдруг обнаруживает в партере, прямо под ложей, выводок буржуев: двух полных, пожилых, хорошо одетых мужчин и под стать им грудастых, дебелых дам. Это, видимо, адвокаты или дантисты, но для Зворыкина все равно буржуазия. Он толкает под бок Саню.
— Видала?.. До чего обнаглели!..
— Да хватит тебе!..
— Как это — хватит? Еще не затянулись раны рабочих бойцов, а финансовая буржуазия опять становится нам на горло?
Приунывший было Каланча сочувственно следит за революционным возрождением Зворыкина.
— Верно, Алеха, — говорит он, — прямо нечем дышать от этих эксплуататоров.
В публике нарастает недовольное шиканье. На друзей оглядываются. В ложе появляется величественный, как адмирал, в потускневшем золотом галуне бородатый капельдинер.
— Господа товарищи, соблаговолите покинуть спектакль…
И
Вокруг кипит, гремит, переливается всеми цветами радуги лихой, веселый народный праздник над Москвой-рекой, на малой вершине Воробьевых гор.
Сквозь нестройный шум Зворыкин кричит Сане:
— Умею я ухаживать?
Саня счастливо хохочет в ответ.
Крутится карусель.
— Догоняю! Пади-пади! — надрывается Каланча.
На все Воробьевы горы гремит музыка.
…Утро.
— Алеша, выйди, тебя спрашивают! — кричит Варвара Сергеевна.
Зворыкин, в ночной рубахе и кальсонах, крупно ступая босыми ногами, выходит из комнаты.
— Как он ночь провел? — быстрым шепотом спрашивает Варвара Сергеевна Саню.
— Не спрашивайте, мама, — зарделась Саня.
— Я и знала, перемогается! — говорит Варвара Сергеевна. — Он здоровьем в отца, а тот сроду не болел…
Входит Алексей. В руке судорожно зажат листок бумаги, а лицо возбужденное, странное.
— Ну все! — говорит он, тяжело дыша. — В Кремль вызывают.
— Куда еще, Алешенька? — горестно спросила Варвара Сергеевна.
Зворыкин положил на стол листок бумаги, а сам опустился на табурет.
— В Кремль… К Ленину. Видать, назначение дадут…
Саня испуганно охнула, и у Варвары Сергеевны болезненно сморщилось лицо. А Зворыкин, не замечая всего этого, нахлобучил бескозырку, встал и потопал к двери.
— Куда ты, Алешенька?
— В Кремль, говорю.
— Да как же разутый, раздетый?..
Зворыкин смотрит на свои босые ноги, и лицо его будто просыпается, становится обычным — живым, веселым, подвижным.
— Надо же!.. Это меня, мамань, карьера оглушила!
Варвара Сергеевна в растерянности берет со стола бумагу, близоруко разглядывает, моргает, трет глаза, снова читает и вдруг кричит не своим голосом:
— Сань!.. Сань!.. Да ведь он нормальный!.. Это мы дуры сумасшедшие!..
…Автомобильный завод. Зворыкин и Рузаев пробираются к импровизированной трибуне из старого автомобильного кузова. Вокруг трибуны — толпа рабочих и служащих завода. Зворыкин постарался замаскировать следы недавних побоев, но это ему не слишком удалось: черная повязка на глазу придает ему сходство с пиратом.
Вперед вышел Рузаев, он поднял вверх палец, потом наклонился к толпе и спросил доверительно:
— Кто знает — есть ли жизнь на Луне?
Все враз смолкли и оторопело уставились на Рузаева.