Председатель (сборник)
Шрифт:
— Ладно, — тихо сказал Зворыкин, — ты уволена…
Он размашисто подписал заявление.
…Плакат над заводскими воротами: «Да здравствует советский грузовик — лучший в мире!» Праздничная толпа рабочих и служащих, мелькают знакомые лица: тут и старые кадровики, и весь инженерный состав, и нарядная Саня, и нарком Махарадзе, крупный человек с черными, проточенными сединой усами и с такой же шевелюрой, и взволнованный Зворыкин.
Степан Рузаев заканчивает речь:
— Товарищи!
Гром оваций был ответом на выступление. Секретарь директора взмахнул дирижерской палочкой… Мощно взыграл оркестр, зазвучало тысячеголосое «ура».
Из ворот показался грузовичок, празднично разукрашенный кумачом и еловыми ветками.
Спускаясь с трибуны, Степан Рузаев столкнулся с Махарадзе. Тот поглядел на него сурово.
— Опять? — с упреком сказал Зворыкин Рузаеву. — Неужели в такой день нельзя было удержаться?
— А чего?.. Ну, выпил пивка с рабочим классом за новый грузовик. За победу мирового пролетариата.
— На тебя люди равняться должны…
— А чем я плох?.. Я не забурел, как некоторые. Начальства из себя не корчу.
Рузаев отошел в сторону.
— Это твой друг? — спросил Махарадзе.
— До гроба! — ответил Зворыкин. — Он прекрасный парень, но в какой-то момент не все понял, затосковал, сбился…
— Мне не нравится твой покорный тон. Почему не дерешься за человека?
— Хоть бы в такой день стружку не снимали! — жалобно сказал Зворыкин.
Махарадзе пригрозил ему пальцем, но глаза его улыбались.
— Тоже мне казанская сирота!..
Они подошли к грузовику Зворыкин сел за руль, Махарадзе — рядом, а в кузов набились рабочие, инженеры, туда же сунулась нарядная Саня.
— Куда?! — взревел Зворыкин. — Членам семьи — во вторую очередь.
И Саня отстала.
— Все, забраковали тебя, Санька, — посочувствовал Степан Рузаев. — Полный Нефанленд!..
Зворыкин обменялся взглядом с Махарадзе и с блаженным видом включил скорость. Грузовик отъехал немного от ворот, и тут случилось непредвиденное: наперерез ему промчалась фордовская полуторка и лихо пошла в гору.
Соблазн помериться силами со знатным «иностранцем» был слишком велик, даже в темных серьезных глазах Махарадзе сверкнул сумасшедший огонек азарта. И, свернув с трассы, Зворыкин устремился в погоню за «фордом», как борзая за лисой.
На «форде», видимо, приметили маневр Зворыкина и прибавили ходу.
— Жхми!.. Жми!.. — с южной горячностью шептал Махарадзе, захваченный этим состязанием.
Но грузовик Зворыкина вдруг забарахлил,
С «форда» насмешливо помахали рукой.
Грузовик Зворыкина пополз вниз, а тут еще тормоза вышли из строя, и «гордость отечественного автомобилестроения» совершила задним ходом обратный путь в заводские ворота, украшенные гордым плакатом.
В отчаянии Зворыкин уронил голову на баранку. Большая, тяжелая рука Махарадзе легла ему на плечо.
— Нечего нюни распускать. Вывод ясен! Надо еще учиться современному автомобилестроению.
— У кого? — не поднимая головы, спросил Зворыкин.
— У его величества Форда! Поедешь в Америку, в Детройт!
Зворыкин ошалело уставился на Махарадзе.
…Квартира Зворыкиных. Рузаев и Саня — очень нарядная, располневшая. Рузаев наливает себе водки из графинчика, стоящего на буфете.
— Не лишняя? — спросила Саня.
— Сегодня же выходной.
— Повезло вам с переходом на пятидневку, Степан Иванович.
Рузаев отставил графинчик.
— Ладно, не нуди. Чего Алешка из Америки пишет?
— Пишет, что вещи складывает, скоро вернется. — Саня протянула ему открытку.
— Надоело, значит, у капиталистов в услужении находиться.
— Не трепись, Степа! Он учится, проходит автомобильный университет.
— Вон ты каким словам обучилась — «университет»! Ну да ладно, скорее бы возвращался. — Он повертел открытку. — Конечно, в гостях хорошо, а дома лучше. Там ведь одно: отдай весь труд. Потогонная система. Хорошему капиталисты все равно не научат…
— Еще как научат-то! Ихней наукой мы их и побьем.
Долгий «нахальный» звонок.
Рузаев пошел открывать дверь.
Входит Фенечка.
На бывшей монашенке модное пальто, отороченное мехом, фетровые боты, пуховый платок. В руках большой чемодан.
— Пупсик? — обрадовалась Фенечка, узнав Рузаева. — Будь хорошим мальчиком, помоги, лапуня, раздеться.
Рузаев выполняет ее просьбу.
Фенечка опоражнивает перед младшей сестрой чемодан. На тахту летят всевозможные отрезы, туфли, шелковые чулки, духи и прочая парфюмерия.
Саня жадно рассматривает барахло, прикладывает к себе многоцветные воздушные ткани.
— Это откуда же такое роскошное шмотье в наши трудные времена? — поразился Рузаев.
— Пропил деньжонки, мой Арлекин! Ломай коронки, ступай в торгсин! — пропела Фенечка.
— А разве сейчас носят креп-марокен? — засомневалась Саня.
— Только креп-марокен! — авторитетно сказала Фенечка.
— А креп-жоржет?..
Рузаев пятится из комнаты. Фенечка настигает его и нахлобучивает ему на голову черный блестящий котелок.
— А это тебе, пупсик! Прямо из Парижа!..
Слезы брызнули из глаз Рузаева. Он подходит к большому зеркалу, смотрит на свое лицо под дурацким колпаком.