Председатель
Шрифт:
Этот звон переходит в лязг буферов. Поезд, приближаясь к большому железнодорожному узлу, начинает резко тормозить.
От толчка Трубников просыпается, открывает глаза. Он смотрит в окно и видит, что поезд подходит к вокзалу областного центра.
Платформа загружена людьми.
Едва поезд причалил к платформе, как толпа начинает штурмовать вагоны.
Удивление Трубникова все возрастает, он видит множество знакомых лиц: работников обкомов и облисполкома, кое-кого из района.
Первые удачники прорываются
– Куда это вы все?
– спрашивает он Клягина
– В Москву, конечно.
– А почему?
– Ты что, с неба свалился?
– И напором толпы Клягина уволокло дальше. Сталин умер...
Трубников стоит, будто окаменев, и очень сложная смена чувств отражается на его лице.
ЭПИЛОГ
...Из-под крыльца дома Надежды Петровны вылезает пес, некогда проводивший Трубникова к этому двору. Он постарел, облез, мутные глаза его почти слепы, и все же он по привычке радостно колотит хвостом по ступенькам крыльца, приветствуя хозяина.
Из дома выходит Трубников, почти седой, морщинистый и непривычно нарядный: на нем черный, хорошо сшитый костюм, белая рубашка, галстук. Посверкивает Золотая Звезда Героя Социалистического Труда Он наклонился и ласково потрепал пса.
– Егор, опять ты очки забыл?
– На крыльцо выбежала Надежда Петровна. Истекшие годы вместе с душевным покоем дали ей будто вторую молодость. Она еще хороша, и движения ее легки.
– Тьфу ты, никак не привыкну, - говорит Трубников, беря очки.
Он выходит на улицу и идет к правлению. Навстречу ему попадается чета Валежиных с пяти-шестилетним сынишкой. Они здороваются с Трубниковым.
Трубников входит а правление, открывает дверь, на которой прибита новенькая дощечка; "Секретарь партийной организации колхоза "Труд".
Стоя на стуле, какой-то человек в военной форме без погон приколачивает к стене лозунг
"Мы должны заниматься делом, а не резолюциями" В.ЛЕНИН.
– В самую точку!
– говорит Трубников, проходя в кабинет. Человек оборачивается. Это Кочетков. Он мало изменился, если не считать золотых зубов, ярко сверкающих в улыбке. На груди - орденская колодка.
– Ну, Егор, можешь песни играть!
– говорит Кочетков.
– Звонил Патрушев и сказал "по секрету", что вопрос о новых закупочных ценах практически решен.
– А ты думал, меня зачем в Центральный Комитет вызывали?
– хитро прищурился Трубников.
– Чего же ты молчал?
– А зачем раньше времени в колокола звонить?
– Ох и скрытен же ты стал!
– смеется Кочетков.
– Прямо дипломат!
– Ну, я знаю кое-кого поскрытнее".
– Что ты имеешь в виду?
– отвел глаза Кочетков.
– У тебя не было еще одного телефонного разговора?
– Ах да!.. Конечно,
– Ладно с агрономом-то!
– прервал Трубников.
– От кого хоронишься? Думаешь, не знаю, кому ты звонил?
Кочетков смутился:
– Тоже мне Шерлок Холмс!..
– Вот и нечего тень наводить! Как она?
– Плакала... Оказывается, она до моего письма знала, что я жив. Мой одноделец отыскал ее в Москве. Она преподает французский, вышла замуж, и, самое удивительное, - я дедушка!
– Поздравляю!
– Одним словом, договорился о свидании с собственной дочерью... Аню мы решили не тревожить, - медленно продолжает Кочетков.
– Потом Лена скажет ей, что мы виделись...
В окне появляется белокурая девичья голова.
– Василий Дмитриевич, чего же вы!..
– Иду-иду!..
– Ты куда?
– спрашивает Трубников.
– Да ребята выставку соорудили: "Уходящее прошлое". Хочешь взглянуть?
Они направляются в клуб.
...Клуб колхоза "Труд". Трубников, Кочетков и несколько молодых людей, среди них Валежина, осматривают выставку.
Здесь находится дежа, в которой месят тесто для хлебов, деревянный подойник, коромысло с ведрами, самогонный аппарат, набор ржавых сторожевых ружей и сделанная в рост человека фигура сторожа в дремучем тулупе, валенках, треухе, за плечом берданка, похожая на пищаль. Лицо сторожа, вылепленное из пластилина, с маленькими глазками, мочальными усами, затаенное и недоброе, приковывает внимание Трубникова. Скулы его слегка розовеют.
– Ах, хулиганы!
– говорит он ребятам.
– Вы его нарочно под Семена изобразили?
– Нет, Егор Иваныч!
– улыбается Нюра Валежина.
– урожденная Озеркова. Честное комсомольское, случайно так вышло. Потом мы, правда, заметили, но переделывать не стали.
И хоть Трубников хмурится, похоже, ему доставила удовольствие эта небольшая месть Семену.
– Василий Дмитриевич, - обращается он к Кочеткову, - надо бы сторожей по бригадам распределить - мужики все трудоспособные, нечего им без дела мотаться...
– Нюра... Валежина...
– слышится старушечий голос, и в "музей", запыхавшись, входит Прасковья.
Она сильно сдала за эти годы, усохла, сгорбилась, орехово потемнела маленьким лицом, только в глазах - прежний неукротимый блеск.
– Нюра, позвони-ка на молокозавод, чего они нашу цистерну задерживают, - говорит она Валежиной.
– И не совестно тебе?
– любовно-насмешливо говорит Трубников старой своей сподвижнице.
– В большое начальство вышла, а по телефону говорить не умеешь.
– Будто не умею!.. У нас телефоны очень тихие - Прасковья двинулась было прочь, но ее остановил Трубников.