Предварительный заезд

Фрэнсис Дик

– В Москве всего два приличных ресторана, – заявил Малкольм, – но мне больше нравится этот.

– Два? – переспросил я.

– Именно так. Что вы будете есть? – Он глянул в большое меню. Это грузинский ресторан, и кухня здесь грузинская. Да и большинство посетителей из Грузии.

– Грузия в Советском Союзе то же самое, что Техас в США, – пояснил Йен.

Меню было написано по-русски, поэтому пока трое моих спутников выбирали блюда, я рассматривал посетителей. За соседним столиком сидели три человека, а рядом с ними, спиной к стене,

еще двое. Женщин было очень мало. Я заметил, что лица у большинства присутствующих были живые и яркие. Двое сидевших у стены, например, были совершенно не похожи на москвичей: у них была смугло-желтоватая кожа, выразительные темные глаза и черные курчавые волосы. Они были полностью поглощены едой.

А трое за ближайшим к нам столиком всецело отдавались истреблению спиртного. Стол был так уставлен полными и пустыми бутылками и бокалами, что не было видно скатерти. Люди, один огромный, другой среднего роста и третий маленький, то и дело опустошали большие бокалы с шампанским, формой напоминавшие тюльпаны.

– Грузины, – сказал Малкольм, проследив за моим взглядом. – Они пьют, как бездонные бочки.

Я с восхищением смотрел, как троица соседей хлебала золотистое вино так, словно это было пиво. У маленького уже остекленели глаза. Огромный же казался совершенно трезвым. Йен, Малкольм и Стивен, как знатоки, быстро сделали заказ. Я попросил Стивена заказать мне то же самое, что и себе.

Еда оказалась странноватой, непривычно острой на вкус и отличалась от серого месива, которое подавали за два квартала отсюда, как небо от земли.

Огромный грузин за соседним столиком громко кричал, подзывая официанта, который уже бежал к нему с очередной бутылкой вина.

– Ну, что, парень, как идут дела? – поинтересовался Малкольм, отправляя в рот кусок сациви.

– Маленький все-таки сломался, – ответил я.

– Что? – Малкольм изумленно посмотрел на троицу за соседним столом.

– Нет, я имею в виду твои шерлокхолмсовские дела. Далеко удалось продвинуться?

– Немец, скончавшийся в Бергли во время соревнований, умирая, назвал имя "Алеша", – сказал я. – И это, пожалуй, все.

– К тому же вы и так знали об этом, – вмешался Стивен.

Я пнул его под столом. Он вопросительно глянул на меня, но потом, очевидно, сообразил, что узнать об этом мы могли только от Миши во время посещения ипподрома. Однако ни Малкольм, ни Йен ничего не сказали. Мы все задумчиво погрузились в еду.

– И что ты обо всем этом думаешь? – наконец спросил Малкольм.

– Алеша, должно быть, существует. – Я вздохнул. – И мне придется продолжить розыски.

– И что вы собираетесь теперь делать? – Этот вопрос задал уже Янг.

– Э-э... – протянул я. Сняв очки, я посмотрел сквозь них на свет и принялся носовым платком стирать несуществующую пылинку.

– Ты что, действительно плохо видишь, парень? – прервал меня Малкольм Херрик. – Покажи-ка твои стеклышки.

Я мог бы помешать ему, только уронив очки и раздавив их ногой. Он решительно

забрал их из моей руки и нацепил на нос.

Для меня и он сам, и остальные посетители ресторана тут же превратились в размытые пятна. По цвету я мог приблизительно отгадать, где волосы, где глаза, а где одежда, но все очертания исчезли.

– Боже! – воскликнул Малкольм. – Пожалуй, слепой и то видит лучше, чем я в твоих очках.

– Астигматизм, – объяснил я. – И немаленький.

Все трое посмотрели на мир через мои очки и в конце концов вернули их мне. Сразу же все вокруг обрело приятную четкость.

– Оба глаза? – сочувственно поинтересовался Йен. Я кивнул.

– Да. И в обоих по-разному. Чертовски удобно.

Маленький человечек за соседним столом склонился над бокалом с шампанским и, казалось, собрался спать. Друзья продолжали пить, не обращая на него никакого внимания. Огромный снова взревел, призывая официанта, и поднял над головой три пальца. Я, открыв рот, следил за тем, как на переполненном столе возникли еще три бутылки вина.

Принесли кофе, но я не мог оторвать глаз от разыгрывавшейся передо мной сцены. Маленький клевал носом, его голова опускалась все ниже и ниже.

Наконец он уперся лбом в бокал и, по всей видимости, уснул.

– Грузины, – бросил Малкольм таким тоном, будто это слово все объясняло.

Великан расплатился и встал. В нем оказалось почти семь футов роста.

Одной рукой он взял три бутылки, второй обхватил спящего друга и величаво проплыл к выходу.

– Потрясающе! – восхитился я. Обслуживавший нас официант с почтением смотрел вслед уходившим.

Малкольм сообщил, что, по словам официанта, они начали с бутылки вина на каждого. Потом выпили еще две. Итого пять. А закончили двумя бутылками шампанского. Никто, кроме грузин, на это не способен.

– Мне казалось, что вы не говорите по-русски, – с легким недоумением заметил я.

Он бросил на меня быстрый взгляд, жесткий и, пожалуй, такой же неприязненный, как в день нашего знакомства.

– Конечно, парень, помню, что я тебе это говорил. Да, я не говорю по-русски. Но это не означает, что я не знаю языка. Просто он мне не по душе.

– Это язык из другой жизни, – поддержал Йен.

– Совершенно точно. Кроме того, не забудьте, что русские ведут на меня досье. Я изучал русский язык самостоятельно, по двенадцати долгоиграющим пластинкам и по книгам, а такого рода уроки быстро забываются.

– Он уж не упустит случая ошарашить окружающих, – заявил Стивен.

– Кто?

– Наш друг Рэндолл.

Йен, прищурив глаза, посмотрел на меня, а Малкольм позвал официанта, чтобы расплатиться.

Пара желтолицых людей, сидевших у стены, ушла вслед за грузинами.

Ресторан быстро пустел. Мы облачились в пальто и шапки и, содрогаясь, вышли в промозглую ночь. Казалось, что на улице стало еще холоднее. Трое моих спутников торопливо направились к метро, а я решил рискнуть пройтись по улице Горького пешком.