Шрифт:
Роальд ДАЛЬ
ПРЕДЫСТОРИЯ КАТАСТРОФЫ
Перевод А. Колотова
– Все в порядке, - произнес доктор.
– Лягте на подушку, постарайтесь расслабиться.
Его голос звучал, словно приглушенный расстоянием в несколько миль, как будто, обращаясь к ней, он кричал издалека.
– У вас сын.
– Что?
– У вас отличный сын. Вы понимаете меня? Отличный мальчишка. Слышали, как он закричал?
– Доктор, с ним все в порядке?
– Разумеется.
– Покажите мне его.
– Одну минуточку.
– Вы уверены, что с ним все в порядке?
–
– Он все еще кричит?
– Постарайтесь отдохнуть. Не надо ни о чем беспокоиться.
– Почему он замолчал, доктор? Что с ним случилось?
– Не волнуйтесь, пожалуйста. Все абсолютно нормально.
– Я хочу видеть, дайте мне взглянуть на него.
– Дорогая моя, - доктор погладил ее руку, - у вас отличный, сильный, здоровый малыш. Вы мне не верите?
– Что делает с ним та женщина?
– Младенца готовят, чтобы он вам понравился. Его надо немножко обмыть. Потерпите, на это уйдет не более двух минут.
– Вы можете мне поклясться, что все нормально?
– Я вам клянусь. Лягте на спину, отдохните. Закройте глаза. Закройте, закройте глаза. Вот так, хорошо, умница...
– Я так часто молилась, чтобы он выжил, доктор.
– Конечно, он будет жить. А в чем дело?
– Все остальные умерли.
– Что?!
– Никто из моих детей не выжил, доктор.
Доктор стал у кровати, глядя на бледное, измученное лицо молодой женщины. Он видел ее впервые. Они с мужем недавно приехали в город. Жена хозяина гостиницы, помогавшая принимать роды, рассказала, что муж работал на границе, на таможне, и что они появились в гостинице неожиданно, с одним саквояжем и чемоданчиком, месяца три назад.
Муж пил запоем, и вообще - наглый, несносный коротышка, не то что жена, женщина молодая, набожная и деликатная. Она была все время грустна, ни разу не улыбнулась - за то время, что они прожили здесь, хозяйка ни разу не видела, как она улыбается. Говорили еще, что это его третий брак: первая жена умерла, а вторая развелась с ним из-за чего-то гадкого; но то были только слухи.
Доктор нагнулся и подтянул простыню повыше.
– Вам не о чем беспокоиться, - мягко сказал он.
– Ребенок как ребенок, ничем не хуже других детей.
– Мне и про остальных говорили так же. А я всех потеряла, доктор. За полтора года я потеряла троих детей. Не удивляйтесь, что я так тревожусь.
– Троих?
– Он у меня за четыре года четвертый.
Доктор неловко переступил с ноги на ногу.
– Вам не понять, что это такое, доктор, - потерять их всех, всех троих, одного за другим. Они передо мной стоят как живые. Вот личико Густава, я вижу его так ясно, как если бы он лежал сейчас рядом со мной. Густав был очень славный мальчуган, но очень болезненный. Ужасно, когда они все время болеют, а ты ничем, ничем не можешь помочь.
– О да.
Женщина приоткрыла глаза и несколько секунд пристально смотрела на доктора; потом снова закрыла их.
– Мою дочурку звали Ида. Она умерла незадолго до Рождества, четыре месяца назад. Жаль, что я не могу показать вам Иду, доктор.
– Теперь у вас есть другой
– Но Ида была такая хорошенькая!
– Да-да, - сказал доктор, - я знаю.
– Откуда?
– вскрикнула женщина.
– Я не сомневаюсь, что она была прелестной девочкой. Но и ваш новый малыш не хуже.
Доктор отвернулся, отошел и посмотрел из окна на улицу. За окном был унылый пасмурный апрельский день. Огромные дождевые капли падали на красные крыши домов и разбивались о черепицу.
– Иде было два года, доктор... Ах, какая она была хорошенькая! Весь день я не могла отвести от нее глаз, с самого утра, когда одевала ее, и до вечера, когда она уже лежала в кроватке. Я так боялась, что с моей крошкой что-то случится, я уже привыкла жить в постоянном страхе. Я лишилась и Густава, и маленького Отто, у меня никого не осталось, кроме нее. Порой я по ночам просыпалась, подходила к ее кроватке на цыпочках и наклоняла ухо к ее ротику, чтобы убедиться, что она дышит.
– Постарайтесь отдохнуть, - подходя к постели, сказал доктор. Пожалуйста, постарайтесь отдохнуть.
В ее лице не было ни кровинки, кожа у рта и возле ноздрей приняла голубовато-серый оттенок. Несколько прядей влажных волос прилипли ко лбу.
– Когда она умерла... Я ведь уже была снова беременна, доктор. Он прожил во мне четыре месяца, когда умерла Ида, но после похорон я кричала: "Я не хочу! Я больше не вынесу! Я не могу больше хоронить детей!" А муж... Он расхаживал с большим стаканом пива между гостей, и вдруг быстро обернулся ко мне и сказал: "У меня есть новости, Клара, хорошие новости". Вы представляете, доктор? Мы не успели похоронить третьего ребенка подряд, а он стоит со стаканом пива в руке и говорит, что у него хорошие новости. "Сегодня, - говорит, - я получил назначение в Браунау, так что давай собирайся без промедления. Там, - говорит, - ты, Клара, начнешь все заново. На новом месте, под наблюдением нового врача..."
– Вам больше нельзя разговаривать.
– Ведь правда вы новый врач, да?
– Да, разумеется.
– И мы в Браунау?
– Да.
– Я боюсь, доктор.
– Вам надо взять себя в руки и ничего не бояться.
– А чем лучше этот, четвертый, тех, остальных?
– Вы должны выкинуть из головы подобные мысли.
– Не могу. Я знаю, у моих детей в крови есть что-то, что убивает их, да, да, точно.
– Но это же вздор!
– Знаете, доктор, что сказал муж, когда я родила Отто? Он вошел в комнату, посмотрел в колыбельку и сказал: "Ну почему все мои дети непременно рождаются маленькими и слабыми?"
– Навряд ли он мог так сказать.
– Он сунул голову прямо в колыбель Отто, как будто рассматривал крохотное насекомое, и сказал: "Нет, мне просто непонятно, почему для меня ни разу не нашлось ничего получше. Вот что мне непонятно". А через три дня Отто умер. На третий день мы его окрестили, а вечером он умер. Потом умер Густав, потом Ида. Все умерли, доктор. Дом вдруг опустел.
– Не надо об этом вспоминать.
– Он тоже маленький?
– Нормальный ребенок.
– Но маленький?