Предзнаменование
Шрифт:
Мишель впал в безграничное отчаяние. Он словно к стенке обращался: его не слышали. Сдерживая слезы, он обрушился на виновника своих бед:
— Это все Молинас! Если бы эта змея не вползла в нашу жизнь, как мы были бы счастливы! Этот человек — настоящий Вельзевул, зло во плоти!
Магдалена дернулась всем телом, может, от приступа озноба. Рене выскользнул из ее рук и остался лежать на земле — маленькое тихое тельце. Но она ничего не заметила и продолжала прижимать к себе пустые руки. По запекшимся губам вдруг пробежала усмешка.
— Как все странно в жизни! — прошептала она. — Молинас
Мишель не понял. А если бы и понял, то отогнал бы от себя эту мысль, все списав на лихорадочный бред. В здравом уме ни одна женщина не смогла бы произнести таких сложных и дерзких фраз. Он перестал плакать и подозвал к себе Рондле, облаченного в кожаный жилет, увенчанный «курьей головой». Тот сразу подошел.
— Что случилось?
Нагнувшись над Рене, он попытался приподнять его голову, но тут же выпустил, и она снова упала.
Мишель указал на Магдалену.
— Можно перенести ее ко мне в дом? Я сам буду за ней ухаживать…
— Конечно. Указом бальи это, правда, запрещено, но я уверен, что мэтр Широн…
— Я не хочу к нему в дом, — сказала Магдалена дрожащим, но решительным голосом. Она смотрела в пустоту, а руки ее были сложены под грудью так, словно все еще держали ребенка. Она, казалось, уже ничего не видела и не чувствовала, но разум оставался ясным, и болезнь только обостряла эту таинственную просветленность. — Я не хочу к нему в дом, — повторила она. — Его дом был тюрьмой.
Заметив смущение Мишеля, Рондле сказал:
— Подумайте хорошенько, мадам. Вы же знаете, что ваш муж — талантливый врач и он вылечил многих зачумленных. Ваша судьба в руках Господа.
И тут Магдалена еще раз всех удивила.
— Лучше уж руки Господа, чем руки респектабельного господина.
Рондле пристально взглянул в лицо Мишеля.
— Наверное, это была очень умная женщина.
— О да. — Мишель стиснул руки. Однако отчаяние не помешало ему прибавить: — Хотя и очень низкого происхождения.
В этот момент Магдалена хрипло вскрикнула. Должно быть, к ней вернулась чувствительность, и она поняла, что руки пусты.
— А где Рене? Его вы тоже куда-то унесли?
Рондле склонился над матрасом.
— К несчастью, мадам, Рене больше нет. — Он не решался прикоснуться к лежащему на земле тельцу: боялся, что мать его увидит. — Обещаю, что его похоронят по-христиански.
— Тогда у меня больше никого нет. Если бы сестры были живы, они пришли бы сюда. Мне осталось только самой умереть.
— Где священник? Не может быть, чтобы тут не было священника! — спохватился Мишель. Эта странная сцена была ему невыносима, и он изо всех сил пытался втиснуть ее пусть в трагическую, но понятную ему рамку. — Кто отправляет таинства на этом поле? Рондле собрался было ответить, но Магдалена тихо перебила его:
— Священники были моими первыми любовниками. Мне тогда исполнилось одиннадцать… Не хочу, чтобы они же стали последними.
— Хватит! Не богохульствуй! — Мишель наклонился и с усилием поднял на руки хрупкое тело, не обращая внимания на резкий запах гниения. Он с вызовом обернулся к Рондле и подходящему к ним Робине, тоже одетому в кожаный жилет. — Я забираю ее, — сказал он решительно.
Уходя, он явственно услышал голоса друзей.
— У меня нет слов, — прошептал Рондле. — Не знаю, кто эта женщина — ангел или дьявол.
— Ангелы и дьяволы одной породы, — философски заметил Робине. — Пойдем, у нас еще много больных.
При выходе из лазарета, с мукой прижимая к себе жену, Мишель увидел, что ему навстречу движется еще одна «курья голова». Когда существо сняло маску, он узнал Фил ибера Саразена. Нос его раздулся от вставленных в ноздри ватных шариков с дезинфицирующими растворами. Мишель с облегчением рванулся ему навстречу.
— Филибер, нет ли какой телеги? Я должен отвезти Магдалену домой.
— Здесь телеги есть только у alarbres. Хотя я могу для тебя поискать… — Он вдруг осекся, подошел к Магдалене, обвисшей на руках Мишеля, и приподнял ей лицо. — А ты уверен, что она еще дышит? — неожиданно резко спросил он.
— Конечно. Еще минуту назад… — Ужасное подозрение пронизало мозг Мишеля. Тело, которое он прижимал к груди, больше не горело в лихорадке. — Она не могла умереть… Чума не протекает так быстро.
Саразен мрачно положил руку на сердце Магдалены и тут же отдернул.
— Опусти ее на землю, Мишель. Магдалены больше нет.
Мишель сдавленно вскрикнул и крепче прижал жену к груди, словно ограждая от опасности. Руки ощутили холод, которого он раньше не замечал.
Саразен покачал головой.
— Положи ее на землю. Ты добрый христианин и знаешь, что она продолжает жить в ином мире. Тебе же остается только мужаться.
Мишель снова заплакал, но на этот раз повиновался. Он осторожно опустил тело Магдалены на землю. Слезы бежали по его лицу и бороде. Он упал на колени, нежно провел рукой по лбу жены, поправил на ней рубашку.
— Иди домой, Мишель, — медленно и тяжело сказал Саразен. — Я о ней позабочусь. Найду священника. Ее похоронят, как положено.
Смысл его слов не сразу дошел до смятенного разума Мишеля. В последний раз проведя рукой по рыжим волосам — единственному, что напоминало о прежней Магдалене, — он медленно поднялся и прошептал:
— Она хотела, чтобы ее похоронили вместе с детьми… Нашими детьми.
— Я сделаю все, чтобы их найти. Иди домой.
Мишель, как во сне, побрел к центру города. У него было такое чувство, что оторвался кусок его плоти, его жизни, его надежд. В глубине души он сознавал, что чувство это было ему внове. Он оплакивал мертвых детей, которых вовсе не любил живыми, связывая их появление на свет с бесчестным поведением жены. В его сознании зашевелилась недобрая мысль: а ведь и Магдалена могла относиться к нему точно так же. Он любил ее по-своему, но считал причиной всех своих бед. И разве не он прогнал ее? Он сжалился над ней в смертный час, но жалость была только для вида. Нет, он сделал все правильно. Ее упрямое неповиновение выходило за рамки всех приличий. Не говоря уже о том, что она шпионила за ним.