Преисподняя
Шрифт:
Немедля начались споры о том, где могут прятаться хейдлы, сколько их осталось в живых и представляют ли они угрозу. Линч считал, что популяция хейдлов небольшая и рассеянная и через три-четыре поколения вымрет окончательно. Общее количество особей, по его мнению, не более ста тысяч. «Это — угрожаемый вид», — заявил он.
— Наверное, хейдлы переселились, — предположил Мустафа.
— Переселились? Куда? Куда им переселяться?
— Не знаю, наверное, еще глубже. Такое возможно? На какую
— Я вот подумал, — начал Томас, — а что, если они хотели подняться наверх? Завоевать место под солнцем?
— Думаете, Сатана ждет приглашения? — спросил Мустафа. — Вряд ли найдутся желающие иметь таких соседей.
— Это может быть такое место, где никто не живет или куда боятся ходить, например пустыня. Или джунгли. Территории, не представляющие ценности.
— Мы с Томасом это уже обсуждали, — сказал Линч. — Когда прятаться негде, где спрячешься, кроме как у всех на виду? И возможно, он так и поступит.
Бранч внимательно слушал.
— Мы узнали об одном вожде народности карен — они живут на юге Бирмы, рядом с красными кхмерами, — продолжал Десмонд. — Говорят, к нему приходил дьявол. Так что, быть может, он разговаривал с нашим неуловимым Сатаной.
— Думаю, это только слухи, местные байки, — уточнил Томас. — Но есть и вероятность, что Сатана пытается найти себе новое прибежище.
— Если так, то это почти чудо, — сказал Мустафа. — Сатана, ведущий свое племя из глубин, подобно Моисею, ведущему народ свой в Израиль.
— А можно нам узнать побольше? — поинтересовалась Дженьюэри.
— Как нетрудно себе представить, вождь не покинет свои джунгли, чтобы дать нам интервью, — сказал Томас. — Кабели там не проложены, стало быть, телефонной связи нет. В той местности свирепствует голод и всяческие зверства. Там — зона геноцида, ситуация у них катастрофическая. Вероятно, вождь решил повернуть время вспять, к точке отсчета.
— Тогда информации мы не получим.
— Вообще-то, — заявил Десмонд, — я намерен отправиться в джунгли.
Дженьюэри, Мустафа и Pay в один голос воскликнули:
— Что ты, Десмонд, это же очень опасно!
— Я уже решил, — сказал он, довольный произведенным впечатлением.
Расследование было для него лишь одной частью цели; другой, не менее важной было приключение.
Заседание проходило в настоящей клетке с массивной стальной дверью и блестящими решетками. За решеткой виднелись стены хранилища с ячейками и другие двери со сложными запорами. Заговорщики ждали Персивела и продолжали обсуждение.
Ученые начали представлять факты.
— Его можно сравнить с Хубилаем или Аттилой, — утверждал Мустафа. — Или королем-воином, наподобие Ричарда Первого, который поднимал все христианство в поход на неверных. Личность с неимоверным честолюбием. Как Александр, Мао или Цезарь.
— Не согласен, — заявил Линч. — Почему король-воин? С его стороны мы в основном видим оборонительные или партизанские действия. В лучшем случае я бы сравнил Сатану с индейским вождем Джеронимо, но не с Мао.
— Тогда уж не с Джеронимо, а с актером Лоном Чейни — «человеком тысячи лиц», — это сказал де л'Орме.
В отличие от других де л'Орме не помолодел за время расследования. Он сгорал от рака, пожирающего его плоть и кости. Левая сторона лица стала бесформенной, глаз провалился — его приходилось скрывать за темными очками. Старик был практически прикован к больничной койке. Здесь, на фоне железных решеток и мраморных колонн, он казался таким слабым и одновременно сильным — Самсон с одной почкой и одним легким.
Появились Бад Персивел и двое монахов-доминиканцев. Чуть поодаль стояли пятеро карабинеров с винтовками и автоматами. Персивел пригласил:
— Пройдите сюда, пожалуйста. У нас будет только час.
Доминиканцы озабоченно зашептались, разглядывая Бранча. Один из карабинеров прислонил винтовку к стене и отпер решетчатую дверь. Когда все прошли, доминиканцы что-то сказали карабинерам, и те преградили Бранчу путь. Майор стоял перед ними, словно людоед из сказки, одетый в поношенную спортивную куртку.
— Он с нами, — сказала Дженьюэри доминиканцам.
— Простите, но мы — стражи святой реликвии, — ответил монах. — А он не похож на человека.
— Даю вам слово, что он настоящий человек, — прервал Томас.
— Пожалуйста, поймите правильно, — продолжал монах, — времена сейчас неспокойные. Приходится подозревать всякого.
— Я дал вам слово, — повторил Томас.
Доминиканец посмотрел на иезуита — старинного врага своего ордена. Сознавая свою власть, улыбнулся. Повел подбородком, и карабинер пропустил Бранча.
Вся группа прошла гуськом вслед за Персивелом и монахами в глубину подвала, в большее помещение. Свет включился только после того, как все вошли.
Здесь висела плащаница, почти пятиметровой длины. Когда загорелся яркий свет, зрелище получилось впечатляющее. Прославленная реликвия напоминала длинную скатерть, на которой много раз обедали, но ни разу не стирали. На ветхой пожелтевшей ткани темнели пятна и подпалины. Посередине, словно следы какой-то пищи, виднелся слабый отпечаток тела. Плащаницу повесили так, что были видны отпечатки и лица, и спины. Изображенный человек был голым и бородатым.
Один из карабинеров не выдержал. Он протянул оружие товарищу и опустился на колени. Другой карабинер стал читать «Меа culpa» и ударять себя в грудь.