Прекрасна и очень опасна
Шрифт:
– А зачем ждать до после праздников? – удивился Виталий. – Ты ж с таким кашлем задохнешься, я тебе точно говорю. Приезжай завтра в любое время. Я дежурю целый день, с девяти. Кстати, тут, в торакальном, завтра дежурит одна очень хорошая докторша, она тоже может тебя посмотреть, если захочешь.
– Но ведь завтра 31 декабря… – нерешительно пробормотала Майя.
– Ну и что? Рентгенкабинет у нас в больнице круглые сутки работает, сама знаешь. Мало ли кого и когда по «Скорой» привезут.
– Так ты что, Новый год будешь на работе встречать?!
– Ну да, а что такого? Мне уже второй год так клинически везет. Кстати, у нас очень весело все это происходит, а дома меня все равно никто не ждет.
Майя знала, почему. И стоило вспомнить, кто раньше ждал дома Виталия, как на душе стало еще тошнее, чем прежде. Захотелось как можно скорей закончить этот разговор, забиться в подушки и забыть обо всем…
Ну да, конечно. И продолжать кашлять, кашлять, кашлять, пока правда не задохнешься и не начнешь откровенно харкать кровью, так, что это уже не удастся скрыть от Олега! Нет, надо ехать к Виталию. Тем более если там хороший врач. А что это она так напряглась относительно приваловского прошлого? Все там давным-давно кончено, когда они виделись с Виталием прошлый раз, он говорил, что уже несколько лет ровно ничего не слышал о своей бывшей жене. И вообще, начинал колотиться от злости, стоило только завести о ней речь.
О чем это Майя вдруг задумалась, господи ты боже мой?! Думать надо совершенно о другом! О своем здоровье.
– Ладно, Виталик. Очень вовремя ты позвонил, спасибо тебе большое. Может, я и в самом деле завтра к тебе подскочу? – спросила нерешительно.
– Умница! – радостно воскликнул Виталий. – Конечно! Жду тебя завтра в любое время.
– Спасибо тебе большое, – пробормотала Майя, чувствуя, что в горле опять начинается пожар. Разговор надо было срочно заканчивать.
– Майя, вот чай, я тебя умоляю выпить, пока горячий, а то опять дождешься, что остынет, и толку никакого не будет! – затараторил Олег, входя в спальню с подносом, на котором стояла большая, курившаяся паром кружка.
– О, я слышу речь не мальчика, но мужа! – засмеялся Виталий. – Чай согрелся? Ну, пей. А завтра обязательно приходи, договорились?
– Договорились!
Майя положила трубку. Все-таки здорово получилось. Виталий позвонил просто поразительно вовремя! Хорошо иметь знакомого рентгенолога.
Она поудобнее уселась в постели и принялась глотать горячий-прегорячий чай, морщась от привкуса меда (Олег, конечно, не ограничился одной ложкой!) и боли в измученном горле и размышляя, как трогательно Виталик обрадовался, что она придет на прием. Хотя и непонятно, что это он вдруг начал так волноваться о Майе. Впрочем, он всегда к ней отлично относился, а старая дружба, говорят, не ржавеет…
Она бы глазам своим не поверила, увидев сейчас Виталия. Он сидел за своим столом, освещенный равнодушным светом негатоскопа, и с ненавистью смотрел на телефонную трубку, которую держал в руках.
– Дура, дура! Ну куда ты лезешь?! – вдруг воскликнул он отчаянно. Тотчас спохватился, испуганно поднес трубку к уху и успокоился, услышав короткие губки.
Слава богу, его неосторожного выкрика никто не мог услышать.
Ладно. Половина дела сделана: Майя приедет.
И он набрал знакомый номер, чтобы доложить кому следовало о первом успехе.
25 апреля 2002 года
Между тем «обаятельный трепач» что-то помалкивал. Лида вскинула голову и встретила его внимательный взгляд.
– Ох, Лида, Лида… – пробормотал Марк Соломонович. – Вы, интересно, отдаете себе отчет в том, что толчок всей этой истории был дан много лет назад, одним зимним вечером, в ТЮЗе? Вы понимаете, о чем я говорю?
На мгновение Лида задохнулась. Понимала ли она!..
– Это вам Сережа сказал? – пробормотала она наконец.
– А кто же еще? Надеюсь, вы не в претензии на него за это? – вскинул брови Амнуэль. – Разумеется, я строил линию защиты на той ненависти и презрении, которые питал Сергей к Майданскому. Эта история произвела свое благоприятное впечатление и сыграла какую надо роль. Послужила смягчающим обстоятельством для Сергея. А личность «несчастной жертвы» утратила немало обаяния, которым пытался наделить ее прокурор! Думаю, если бы я мог пустить в ход ту информацию, которую дала мне Майя Михайловна, ну, скажем, относительно того, как она выходила замуж за Майданского, то это вызвало бы еще большее отвращение к убитому. Увы, она рассказала мне о себе при одном определенном условии: сохранении строжайшей тайны. К тому же плохой это был человек или хороший, но Сергей все-таки убил его, вдобавок из оружия, носить которое не имел права, вдобавок будучи мастером-разрядником по стрельбе, так что линия на то, будто пистолет сам по себе взял да и выстрелил, была сломана обвинением в самом начале, я ее даже не разрабатывал, чтобы, наоборот, всего не испортить. И все же именно благодаря Майе Михайловне ваш брат получил гораздо меньше, чем мог бы получить. Знаете поговорку: чем больше дают, тем меньше дают?
– Вы хотите сказать… – пробормотала Лида, но наткнулась на предостерегающий взгляд и благоразумно осеклась. Если даже этот загадочный человек дает ей понять, что деньги Майи пошли на… ну, скажем, так: на смазывание рельсов, по которым катилось милосердие суда, то лучше не говорить этого вслух. Иначе Амнуэль будет вправе вновь назвать ее дурой.
– Между прочим, если быть на то пошло, – витиевато выразился в эту минуту адвокат, – я вам хочу объяснить позицию Майи Михайловны. Да, конечно, тем вечером она стала не просто богатой, но весьма богатой вдовой. Но штука также и в том, что она – как вы. Она – как вы, понимаете? – повторил он с нажимом.
– Нет, – честно призналась Лида. – В чем она – как я?
– Да в отношениях с Майданским! – нетерпеливо воскликнул Марк Соломонович. – Неужели вы думаете, что были его единственной, так сказать, пассией… пардон, жертвой? У этого молодого человека и впрямь была патологическая страсть к девочкам-подросткам. И Майя тоже стала объектом этой патологической страсти. Она тогда училась в девятом классе, ей было пятнадцать, но выглядела она такой маленькой и худенькой, что ее можно было принять за двенадцатилетнюю девочку. Именно этот возраст и именно этот образ и вызывали у Майданского резкий прилив крови к гениталиям. Ну а тут он был после бурного возлияния, вдобавок летняя жара усугубила ситуацию. Случилось все это в дачном поселке Союза художников, куда Майданский приехал к своему приятелю, сыну известного в нашем городе художника. Поскольку он тут ни при чем и роли никакой в дальнейшей истории не играет, умолчим о нем. Отец Майи тоже был художником, тоже имел дачку в этом кооперативе, ну и, естественно, дочка проводила там каникулы. Майданский от нее просто свихнулся с первого взгляда. Может быть, это была даже любовь – только в очень своеобразном ее проявлении. Он выслеживал Майю целый день, а когда вечером увидел, что ее родители пошли в баньку на задворках участка, спокойно вошел в дом. Майя уже видела его вместе с тем приятелем, их соседом, восприняла его появление спокойно, впустила в дверь… Он прекрасно понимал, что девочка будет кричать, поэтому поднял на кухне люк в подвал, столкнул ее туда, сам спрыгнул следом и там, оглушенную, изнасиловал. После «освобождения» дурь у Майданского моментально прошла, он страшно испугался и кинулся бежать. Майя Михайловна рассказала мне, что потом он всю жизнь упрекал себя, что не убил ее в этом подвале. Тогда, дескать, никто ничего не узнал бы, и вся его жизнь прошла бы совершенно иначе. Она говорила, что жила с Майданским всегда с этим непреходящим ощущением страха смерти… Словом, Майданский убежал, а Майя осталась в подвале. Нашли ее родители – почти без сознания, в крови, сами понимаете. И она сразу назвала имя того, кто это сделал. Мать стала требовать, чтобы отец завел машину и поехал на станцию за милицией – в поселке, сами понимаете, никакой милиции не было. Отец послушался, с трудом удержав супругу от того, чтобы она прямо сейчас не побежала в соседний дом и не побила там окна. Сказал, что ни к чему поднимать шум и позорить девочку. А еще сказал, что надо немедленно провести освидетельствование у хорошего врача и только потом заявлять в милицию. Так, дескать, будет более убедительно. Он положил Майю на заднее сиденье машины и поехал в город. А надо сказать, что у Нефедова был хороший приятель-гинеколог, знаменитый в нашем городе человек: Бровман. Он и мой, кстати, приятель, он мою Зиночку наблюдал, когда она ходила беременная Арчибальдом. Я ведь тоже старый горьковчанин – старый, увы, в прямом смысле слова, – вздохнул Марк Соломонович и немножко повесил-таки свой крючковатый нос, но тут же вновь принялся рассказывать: – Бровман осмотрел девочку и написал по просьбе Нефедова…
– Погодите-ка, – перебила его Лида растерянно. – А Нефедов – он кто?
– Прелесть моя, – почти нежно сказал Амнуэль. – Если бы я даже верил в то, что вы и в самом деле кропаете детективы, вот сейчас верить перестал бы точно. Вы слабо улавливаете необходимые факты и не прослеживаете причинно-следственные связи. Как это – кто такой Нефедов?! Да отец Майи, понятное дело. Она в девичестве Нефедова. Понятно теперь?
– Понятно, – рассеянно пробормотала Лида.
– А вот вопрос на засыпку! – вдруг оживился Марк Соломонович. – Нефедов – фамилия, отчество, так и быть, подскажу, – Кириллович, а зовут его как? Ну? Отгадайте! Его имя сегодня не один раз звучало!