Прекрасна и опасна
Шрифт:
– Ешь свой завтрак, женщина! – приказал он.
Его собственный аппетит испарился еще несколько секунд назад. По крайней мере, это касалось еды…
– Есть, сэр! – насмешливо отозвалась она.
Роган мрачно насупился:
– Вот интересно, а если бы я приказал тебе раздеться и лечь на этот обеденный стол?
Элизабет понимала, что он хочет ее смутить. И пусть он преуспел, но знать об этом ему не полагалось.
– Не раньше, чем я покончу с завтраком, – ехидно отозвалась она и опять принялась за еду.
Он тяжело вздохнул:
– Элизабет…
– Не могли бы мы просто
Он опять вздохнул:
– Ты знаешь, что опасна?
Элизабет удалось прикрыть удивление довольно бойким ответом:
– В таком меня еще никто не обвинял.
Роган поджал губы:
– Можно подумать, тебе это неприятно слышать.
Видя его раздражение, она невольно улыбнулась:
– Я – скучный университетский преподаватель, и, конечно, мне это приятно слышать.
Вот уж какой-какой, а скучной ее не назовешь. Это Роган признавал. Бескомпромиссно. Во-первых, никогда не знаешь, в каком настроении Элизабет будет при следующей встрече – сегодня утром она, например, дразнится. Во-вторых, как он ни старается, никак не может выкинуть из головы ее вчерашнюю. Или свои ощущения. На поверку, при одном только взгляде на нее ему хочется повторения…
– Давай говорить прямо, Элизабет. У меня на сегодня несколько дел, связанных с отцом. В том числе и похороны. А потом я точно отсюда уеду.
Роган был сам себе отвратителен. Однако есть большая опасность, что такая женщина, как Элизабет Браун, способна заманить в ловушку любого мужчину вместе с его мужественным сердцем и драгоценной свободой…
Выражение лица Элизабет не изменилось.
– Ты это уже говорил.
– А теперь говорю еще раз!
Элизабет аккуратно отложила нож и вилку, потом легко коснулась сжатой в кулак руки Рогана:
– Я понимаю, что сегодня у тебя трудный день…
Он перевернул руку и стальными пальцами обхватил запястье Элизабет:
– В самом деле? А откуда тебе знать? Ты уже хоронила отца, которого презирала?
Нет, еще не приходилось. Но она знала, что когда-нибудь придется… Как и Роган, она заранее ненавидела лицемерие, которое требовало ее присутствия на таких похоронах.
Роган наблюдал за сменой выражений на лице Элизабет. Она совсем не умела скрывать эмоции или хотя бы прятать их от него. Он видел, что ей больно и страшно. И что она полна решимости поступать так, как считает правильным.
Очень похоже на него самого…
Большим пальцем он ласково погладил ее ладонь:
– Расскажи мне о своем отце, Элизабет.
Голубые глаза коротко и непонятно блеснули. Она торопливо отвела взгляд:
– Нечего рассказывать.
– Элизабет…
Кончиком языка она обвела розовые губы. Очень привлекательным, хоть и бессознательным движением. В отличие от нее самой Роган откликался на все, что делала или говорила Элизабет Браун…
Она на мгновение прикрыла глаза, потом открыла и уставилась куда-то вдаль, за левое плечо Рогана:
– Отец женился на матери, сначала сознательно заставив ее забеременеть.
– Как это – сознательно?
Элизабет проглотила комок в горле:
– Моя мама… мама… ну, в общем, она из очень богатой семьи. И была прямой наследницей. А Леонард, мой будущий папа, всегда мечтал о деньгах. Когда ее отец скоропостижно умер, он… он… – Она замолкла, потом печально покачала головой. – Не так-то приятно об этом рассказывать…
Роган хмурился. Элизабет пока рассказала очень мало, однако уже было над чем подумать. Значит, мать – прямая наследница… Отец – Леонард Браун… Откуда он знает это имя? Клочки информации, выданной Элизабет, понемногу начали складываться в цельный рисунок, а кое-что Роган вспомнил сам.
– Твоя мать – Стелла Бриттен? – недоверчиво выдохнул он.
Стелла Бриттен. Единственная дочь промышленника и миллионера Джеймса Бриттена. Стало быть, Элизабет – внучка Джеймса Бриттена! Хотя он умер почти тридцать лет тому назад. В течение года после смерти на посту председателя «Бриттен индастрис» его заменял зять, Леонард Браун, кутила и редкий бабник. По слухам, полная скотина по отношению к жене, которая в нем души не чаяла. Чтобы спрятаться от унижения своего брака, она начала пить. А десять лет назад, будучи мертвецки пьяной, она села за руль и на высокой скорости врезалась в кирпичную стену. Не потому ли Элизабет в рот не берет алкоголя?
Бледное лицо Элизабет и страдальческая глубина ее глаз подтвердили его догадки.
– Мне очень жаль, Бет…
Она едко отозвалась:
– О чем тебе жалеть? Ты не отвечаешь за моего отца, за то, что он такой подлый и себялюбивый изменник.
Роган покачал головой:
– Я не должен был касаться этой темы. Никогда.
– Почему же? – Она вырвала у него руку, встала и принялась беспокойно ходить по кухне. – Ты считаешь, что только у твоих родителей, Роган, был неудачный брак? Но неудачный брак был и у моих родителей! – Элизабет глубоко вздохнула. – Самое ужасное, когда я была маленькой, я тоже обожала Леонарда… – Голос у нее прервался от волнения.
– Бет…
– Нет уж, позволь, Роган… Может быть, если я о нем расскажу, то смогу наконец с этим расстаться. Когда я была ребенком, отец казался мне большим и сильным. И невероятно красивым. Этакий Золотой Адонис, правда, не такой молодой. – На мгновение лицо ее смягчилось. – Он всегда смеялся. Покупал мне дорогущие игрушки. И пони. Бриллиантовый браслет. Леонард купил его просто так, только потому, что мне понравилось, как он сверкает всеми цветами радуги. – Она печально покачала головой: – Я была слишком юной и не понимала, что он дарил мне эти подарки ради очистки собственной совести. Он был таким паршивым мужем… Он никогда не любил мою маму. Просто сделал ей ребенка и женился, чтобы прибрать к рукам компанию и деньги.
Что-то еще шевелилось в его памяти. Что-то очень важное… Что-то…
Ага, вот!
Стелла Бриттен, может быть, и потеряла голову от любви, но, в соответствии с последней волей отца, не могла передать «Бриттен индастрис» в руки мужа. И это означает, что после смерти Стеллы фирму унаследовала ее единственная дочь, а не Леонард Браун…
Элизабет Браун. Ныне доктор Элизабет Браун. Преподаватель истории Лондонского университета… и владелица «Бриттен индастрис»!
Элизабет вдруг жестко и даже немного зло улыбнулась. Она сразу уловила момент, когда он понял, с кем имеет дело: у него округлились глаза, брови поползли вверх, а в глазах появилось любопытство.