Прекрасная Адыгене
Шрифт:
Как и в случае с Олей Кутузовой, Александр Александрович хранил невозмутимость, хотя и не пропускал ни одного моего движения, наверное, про себя оценивая их, а вместе с ними и меня самого.
Спокойно, спокойно, спокойно. Огляди камин еще раз. Тебя не торопят. Подумай, как ловчее с ним поступить. Не за что ухватиться и не на что встать, это правда. Но нельзя ли использовать щель в глубине камина? Две плоскости сходились под углом, как стоящая вертикально полураскрытая книга. Но в самом углу была еще узкая щель с острыми краями, а за ней в скале некоторая пустота. Ступня во всю ширину не умещалась в этой щели, но, перекосив, можно было кое-как ее там заклинить. Вот же в чем дело! Не на технику ли заклинивания рук и ног рассчитан этот камин? С трудом я протиснул вывернутую ступню в щель. Пожалуй, теперь можно было бы на нее опереться. Но требовалась помощь рук или хотя бы одной руки. Без помощи рук вертикальное движение вверх отклоняло меня назад. Я попытался упереться в стенки локтями – не вышло. Попытался двумя руками ухватиться за края узкой щели, как бы растягивая ее, но устойчивости не оказалось. Тогда в отчаянии я ввел кисть правой руки в щель и сжал ее там в кулак, сильно потянул кулак на себя и вдруг почувствовал, что поднялся, как по ступеньке. Скорее начал заклинивать, также искособочив его, левый башмак повыше правого. Заклинил левый кулак – поднялся. Башмаки заклинивались так крепко, что требовались усилия освободить их из щели. Но все теперь было понятно. Я поднимался вверх, я ухватился за верхние края расщелины, я прошел этот проклятый, этот чертов камин!
На обратном пути седьмого маршрута приходилось по узкой полочке на большой высоте пересекать скалу. Для страховки здесь натянули перила, то есть вбили два крюка в начале опасного места и в конце, а на крюки натянули веревку. Это и называется перилами. Вступив на опасный участок, альпинист пристегивается карабином к веревке или привязывается к ней скользящим узлом. Идет лицом к скале, спиной к остальному миру, держась за веревку и передвигая по ней карабин или узел. Не очень похоже на то, что мы привыкли понимать под перилами, но по назначению в общем-то одно и то же. Идти и держаться. Когда я прошел перила и посмотрел вниз, то увидел, что моя Ольга пошла на седьмой маршрут.
– Александр Александрович, Саша! – закричал я. – Зачем ты? Ей ни в жизнь его не пройти. Там нужны руки!
– Это не я, – ответил Александр Александрович. – Это она сама. Сказала, попробую. Пусть попробует. Молодец. У нас есть еще полтора часа.
– Хорошо. Только потом помоги ей пристегнуться к перилам…
Говорилось, что скалы не цель. Преграда, которую нужно преодолеть не ради нее самой, как это делают чистые скалолазы, но ради достижения высшей (в буквальном смысле этого слова) цели. Поэтому и при спуске альпинисты не церемонятся со скалами, а если видят, что крутизна и сложность их отнимут много времени, спускаются на веревке. Пусть не возникают перед вашими глазами картины, как спортсмены, привязав к веревке своего очередного товарища, опускают его постепенно, словно в люк, и как он болтается на веревке, безмятежно глядя в горное небо. Все тут несколько посложнее. Вы делаете на конце веревки петлю, накидываете петлю на камень. Таким образом веревка закреплена. Конец ее брошен вниз, и надо убедиться, что он достигает той площадки, на которую вы собираетесь встать. Затем вы садитесь на веревку правым бедром, так что сама веревка оказывается перед, вашим лицом, заводите веревку за спину, огибаете ею левое плечо и наискось по груди ведете к паху. Здесь вы крепко держите ее правой рукой. Левой рукой будете придерживаться за веревочный ствол при спуске, для сохранения вертикального положения, чтобы не запрокинуться головой назад и вниз. Трения веревки, огибающей ваше тело и сдерживаемой правой рукой около паха, достаточно, чтобы вы могли висеть на ней не скользя. Но если вы правой рукой дадите слабинку, то веревка, хотя и с трением, передвинется на размер слабины, и вы ровно на этот размер опуститесь вниз. Значит, все теперь в вашей правой руке. Вы выходите на край скалы лицом к ней, осторожно сходите с края и запрокидываетесь спиной над пропастью так, чтобы веревка натянулась, а расставленными прямыми находящимися под углом к корпусу ногами упираетесь в стену. Правой рукой даете слабину, ногами отталкиваетесь от стенки – пошли вниз. Слабина – ноги, слабина – ноги. На шее, около левого плеча, даже сквозь парусиновый воротник штормовки часто получаются ожоги от трения веревки, да и бедру с нижней стороны горячо и больно. Но зато вы быстро оказываетесь у подножия скал. Самый острый момент во всей операции, пожалуй, запрокинуться спиной над пропастью. Вы еще не уверились, что веревка вполне держит вас и будет держать, пока вы сами не дадите ей слабины. Вы еще не верите в свою правую руку, от которой зависит ваше движение. Это я говорю о первом разе. Я думаю, что для того, чтоб хорошо отработать такой способ спуска, надо спуститься с учебной скалы сорок, а то и пятьдесят раз. Тогда в настоящих скалах вы будете себя чувствовать уверенно и свободно.
Я попросил ребят с фотоаппаратами сфотографировать Олю, когда она зависнет над пропастью, чтобы потом показать фотографию дома. Спустилась она благополучно, но, к моему удивлению, подошла к Александру Александровичу и попросила:
– Я хочу спуститься еще разика два. У меня получается как-то не чисто.
Скорее всего именно в эту минуту и решился окончательно вопрос, пойдет ли Ольга на ледник Аксай, а потом и на восхождение. По крайней мере, в потеплевших глазах у Александра Александровича я прочитал, что она пойдет всюду, куда пойдет остальная группа.
Едва не забыл сказать, что этот способ спуска со скалы называется способом Дюльфера.
Я жил двойной жизнью. Ночевал в лагере, в комнате. На зарядку бежал на бивуак. Там завтракал и оттуда же уходил на занятия. Однако обедать после занятий шел опять в лагерь. После обеда никаких занятий уже не было, все отдыхали у себя по палаткам (было от чего отдохнуть!), а я отдыхал на койке. Теперь до отбоя у меня было свободное время. Я мог читать, делать записи, гулять в одиночестве, но, конечно, тянуло на бивуак.
– Хочешь маленькое социологическое наблюдение? – сказал мне однажды Александр Александрович. – Вот смотри. Я их по палаткам не распределял. Они распределились сами. Потом, в первый же день, произошли небольшие перемещения, и составы палаток утряслись окончательно. Смотри теперь. Эта палатка: все девочки, так сказать, московская интеллигенция. Оля Троицкая – дочь актрисы или там театральной костюмерши, Оля Кутузова – дочь генерала, твоя Оля… В той палатке – девочки, поступившие в институт из других городов: Лида Старостина, Тамара, Лена Цимбалова, Галя. Возьмем ребят. В одной палатке – парни, уже отслужившие в армии, в другой – еще не служившие. И все это совершенно стихийно. Интересно, не правда ли?
Надо сказать о некоторых других обитателях бивуака, кроме основного студенческого состава группы.
С Валерием Георгиевичем Лунычкиным, заместителем Александра Александровича по физической подготовке, мы уже кратко познакомились. С опозданием на три дня приехал еще один преподаватель института, геолог Никита Живаго, что называется, крупный, но отнюдь не полный мужчина. Должно быть, ему, подобно мне, захотелось встряхнуться. У меня было перед ним преимущество в годах (он лет на семь старше), а у него передо мной было преимущество в том, что как геологу ему приходилось больше ходить по горам. Он побывал даже на Эльбрусе. Но все же в дальнейшем наши впечатления мы формулировали немного по-разному. Я говорил во время очередного десятиминутного привала или когда останавливались на ночлег:
– Трудно, но можно. Никита Васильевич отвечал:
– Можно. Но очень трудно.
Был еще один взрослый участник в группе – Альгерт Михайлович, по профессии инженер, но альпинист, мастер спорта, а по происхождению из давным-давно обрусевших немцев.
У него очередной отпуск. Александр Александрович по старой дружбе, скрепленной совместными «пятерками» и «шестерками», попросил его присоединиться к группе, чтобы вся программа не могла сорваться из-за какой-нибудь неожиданности. Ведь если бы Александр Александрович заболел или получил травму (и то и другое вполне возможно в горах), то пришлось бы приглашать для восхождения постороннего инструктора из лагеря.
Александр Александрович, Валерий Георгиевич и Никита Васильевич спали в одной палатке, каждый в своем спальном мешке. Их командирская палатка стояла немного в сторонке. Альгерт Михайлович поставил себе отдельную небольшую палаточку.
Хотите ли несколько штрихов бивуачного и лагерного быта? Александр Александрович назначил в группе «мать» и «отца». Матерью была Лена Басова, деловая и спокойная девушка, несколько постарше своих подруг, а отцом – Виталий Ярош, высокий, сутуловатый парень, говоривший, как мне показалось, с отдаленным украинским акцентом. У «матери» хранились все деньги, которыми располагала группа, и она этими деньгами распоряжалась. Когда было решено, что завтракать я буду на бивуаке, а не в столовой, то деньги за эти завтраки я вручил тоже «матери». Значит, она была вроде казначея. Практически же снабжением занимался Виталий. Ездить во Фрунзе пополнять запасы продовольствия, хранить их входило в его обязанности.
Двое дежурных – юноша и девушка – превращали продукты в пищу, горячую и в общем-то годную к употреблению.
Очаг с самого начала расположили около большого бегемотообразного камня, на котором вечером, когда после исполнения всех хозяйственных нужд очаг превращался просто в костер, рассаживались кто успел. Остальные садились вокруг огня на других, более мелких камнях.
Ребята где-то нашли спинку от кровати, положили ее над очагом, и теперь можно было обходиться без обязательных на каждой туристской картинке палок над костром – для подвешивания кастрюль и ведер. Более прозаично, но и более удобно, кастрюли и ведра ставились у нас, как на плиту, на эту решетчатую спинку кровати. Основными продуктами были рис, манка, макаронные рожки, какао. Дополнительными – мясные консервы, сгущенное молоко, печеночный паштет, сливочное масло. Разумеется, хлеб. Мисок не хватало на всех. Некоторые девушки объединялись и ели кашу или рожки из одной миски. То же самое Делали мы с Олей. Дежурная клала нам в миску двойную порцию огненной – из ведра – еды. Мы отходили в сторону, садились на камни и поглощали горячее варево, водя ложками по обочинам миски, где каша остывала быстрее.