Прекрасная и неистовая Элизабет
Шрифт:
— О чем ты думаешь, Кристиан?
— О твоем лице, — ответил он, повернув к ней голову.
— А что ты нашел в моем лице?
— У тебя невероятно тонкие черты. Как такие хрупкие линии могут удержать такие огромные глаза? Если бы я был художником, то изобразил бы твой портрет карандашом, почти не касаясь бумаги, и поставил бы два больших чернильных пятна там, где должны быть зрачки. А если бы я был скульптором…
Он улыбнулся, погасил сигарету в пепельнице, стоявшей на полу рядом с диваном, и продолжил более низким голосом:
— Но сейчас я стану скульптором.
Он провел указательным пальцем по носу Элизабет, потом по ее бровям, щеке, дотронулся до ее губ. Она поддавалась этим точным движениям, желая помочь ему в имитации лепки ее лица.
— Теперь шею, — сказал он. — Плечи…
Он оперся на локоть. Она ощутила запах горячей подмышки.
— Плечи… Плечи маленькой девочки!..
— Ты злишь меня, называя всякий раз маленькой девочкой, — неубедительно сказала Элизабет.
— Вот как? Однако ты и есть просто маленькая девочка. Записка, которую ты мне вчера оставила: «Я приходила». Точка и все! Маленькая девочка и не написала бы ничего другого.
— Не могла же я написать тебе длинное письмо!
— Нет-нет! Это было очаровательно… Подожди… я вдыхаю тебя. Чем ты пахнешь? Жимолостью? Бергамотом? Точно не могу сказать, но я узнаю твой запах из тысячи…
Она закрыла глаза, смущенная и одновременно обрадованная рвущимся из него желанием. Он осторожно прикоснулся губами к соску ее правой груди, затем втянул в себя сосок левой. Элизабет прерывисто задышала от охватившего ее желания. Сейчас он возьмет ее снова. Она уже поворачивалась, раздвигая ноги, чтобы приготовиться к встрече с этим загадочно вооруженным телом. Теперь Кристиан целовал ее в губы. Элизабет ничего не ощущала, в ее голове взрывались белые искры, Кристиан медленно оторвался от нее, прищурил глаза, и поморщившись, словно испытывая сильную боль, прошептал:
— А теперь надо быть разумной, Элизабет.
— Почему? — воскликнула она.
— Ты знаешь, который теперь час?
— Ну и что?
— Я должен идти на частный урок.
Элизабет удивленно посмотрела на него.
— Ты же отлично знаешь, что вчера приходила женщина и оставила мне записку, — сказал Кристиан.
— Да-да, — пробормотала Элизабет.
Ее желание стало стихать. Она чувствовала себя ненужной. Кристиан встал. Покрывало соскользнуло с постели. Элизабет с силой потянула его на себя обеими руками, чтобы прикрыть грудь.
— Не закрывайся, — попросил он.
Но ей больше не хотелось, чтобы он видел ее обнаженной, раз он решил уйти. Прижав покрывало к подбородку, она смотрела, как он ходил в полутьме из комнаты в туалет. Это большое тело, гладкое и бесстыдное, зачаровывало ее. Кристиан чувствовал себя абсолютно свободно, он ходил, поворачивался, наклонялся, выпрямлялся перед лежащей женщиной, следившей за каждым его движением с жадностью, нахмурив брови. Он зажег лампу в изголовье постели и стал одеваться. Понемногу Элизабет начала успокаиваться, ее желание становилось менее острым. Она улыбнулась, чувствуя себя зрителем на каком-то невероятном спектакле. Между тем Кристиан надел лыжные брюки, застегнул ширинку и слегка согнул колени, чтобы шов между ног встал на место. Это чисто мужское движение позабавило Элизабет.
— Тебе тоже следует одеться, — сказал он небрежно. — Уже поздно…
— Мне все равно, — ответила она. — Я что-нибудь наплету дома. Сколько уроков в неделю ты должен дать этому мальчику?
— Три, — сказал Кристиан, надевая рубашку. — Правда, он уже не мальчик, ему шестнадцать лет. И он очень красивый. Такой красивый, со светлыми волосами, немного похожий на девочку. А черты почти такие же тонкие, как у тебя.
Его голова исчезла в черном пуловере. Элизабет почувствовала, что какая-то тень проскользнула по ее радости.
— Это единственный ученик, с которым ты работаешь во внеурочное время? — спросила она.
Лицо Кристиана выплыло из темноты:
— Нет. Есть еще две девочки, одной четырнадцать лет, другой пятнадцать.
— Красивые?
— Страшней войны, бедняжки!
Он сел на край кровати, чтобы обуться. Элизабет был виден его затылок, крепкие пальцы, затягивающие шнурки.
— А завтра у тебя есть уроки? — спросила она.
— Нет, — ответил Кристиан. — Но я завтра буду занят.
— Чем?
— Мне придется подняться на Арбуа с Жоржем и Франсуазой Ренар. Это те самые друзья, о которых я тебе говорил. У нас это займет весь день.
— Это слишком глупо! — воскликнула она. — Ты мог бы устроить так, чтобы отменить эту встречу!
Он потянулся и сказал:
— Но я не хочу ее отменять, Элизабет. Это мои очень близкие друзья.
— А я?
— Мы увидимся послезавтра.
— Слишком долго ждать!
— Пожалуйста, будь благоразумной!
Она с вызовом посмотрела на него:
— А я не хочу быть благоразумной! Я люблю тебя. Мне хочется приходить сюда каждый день.
— Если бы ты приходила сюда каждый день, твои родители уже заподозрили бы неладное.
— И дальше что? Я не боюсь родителей! Когда я представлю тебя им, они поймут и согласятся…
— Согласятся с чем? Что ты моя любовница?
Элизабет вздрогнула, услышав это непривычное для нее слово.
— Но… Кристиан… я не любовница.
Он разразился коротким смехом, сверкнув белыми зубами, и приблизил свой подбородок к ее лицу:
— Тогда кто же ты, малышка?
— Я не знаю, — растерянно ответила Элизабет.
Она секунду поколебалась и добавила тихо:
— Твоя жена…
— Моя жена? Ну да, конечно! Только мы не женаты.
— Мы поженимся однажды, Кристиан.
Он сделал глубокий вдох. Глаза его потемнели.
— Нет, Элизабет, — медленно сказал он. — Мы никогда не поженимся.
Эта тихо произнесенная фраза перевернула в ней все. Элизабет чувствовала себя словно рыба, выброшенная на берег. Ей не хватало воздуха, глаза утратили ясность, словно покрылись мутной пеленой. Лицо Кристиана было лицом незнакомого ей человека.