Прекрасная и неистовая Элизабет
Шрифт:
За горой Альпетт начинался легкий спуск, ведущий к Па де Сион. Они сняли лыжи, освободили их от ставших ненужными веревок и чехлов. Кристиан обернул их вокруг бедер. Его нога погружалась в снег почти по самые икры. Он зажег сигарету, сделал несколько затяжек и бросил ее. Глядя в сторону горизонта, он впитывал в себя пространство глазами, ртом, ноздрями.
— Как красиво! — прошептал он. — Снег все сравнял, все очистил. Мир начинается с нуля. И вы здесь со мной, Элизабет, вы видите все это.
Она прижалась к нему, и он поцеловал ее. Крепко обнявшись, они стояли, покачиваясь в глубоком снегу, не отрывая губ. Наконец Кристиан выпрямился: желание придавало злое выражение его лицу. Он крепко сжал руками плечи девушки. Потом слегка встряхнул ее, чтобы возвратиться с неба на землю, и проговорил сквозь зубы:
— Ты действительно любишь меня, Элизабет?
— Да, Кристиан, — ответила она шепотом.
— Тогда что же мы здесь делаем?
Обращение к ней на «ты» очаровало ее. Сегодня все ее существо было готово к тому, в чем она отказала себе накануне. Она кивнула головой, соглашаясь. Они надели лыжи. Кристиан стал спускаться первым. Элизабет устремилась за ним следом. Никогда еще она не чувствовала себя такой легкой на спуске. Скорость скольжения увеличивалась, что абсолютно не пугало ее. Белые бугорки быстро раздвигались, давая ей дорогу, пихты в страхе расступались по сторонам. Перед собой она видела только скользящий черный силуэт; он делал виражи, исчезая в облаке снежной пыли. Элизабет пыталась представить себе, что ее ждало внизу, в его комнате, но в голове у нее была пустота, словно в тишине, внезапно наступившей после пушечного выстрела. Следы ее лыж пересекались с двойной линией, прочерченной Кристианом. Впереди виднелась деревня Тур.
Элизабет догнала Кристиана перед первыми фермами. Снег был чистым только на крышах: из труб не шел дым, маленькие окна смотрели недоверчиво, двери были низкими. Домишки стояли, сжавшись от мороза, между сложенными дровами и кучами навоза. Вокруг этих обитаемых островков исхоженный снег был грязным от пепла и мусора. Какая-то собака беспрерывно и сильно лаяла, виляя хвостом. Коровы мычали в стойлах. После деревни дорога шла без наклона. Им надо было пересечь ручеек с темной водой, протекающий между двумя белоснежными холмами. Кристиан шел рядом с Элизабет, Она исподтишка наблюдала за ним, и серьезное выражение его лица усиливало ее беспокойство. Наконец они подошли к пологому спуску, ведущему в Межев.
Этот последний отрезок пути Элизабет прошла в абсолютной прострации, пока не заметила витрину мясной лавки. Они сняли лыжи и поднялись по лестнице. Ключ повернулся в замке. Из всего рухнувшего мира с его горами, снегами, домами оставалась только комната с желтыми в белую полоску обоями. Дверь закрылась от удара ногой.
Она лежала на диване. Стоя перед ней на коленях, он целовал ее веки, щеки, подбородок. Но она чуть вздрагивала от прикосновения его губ. Она еще не была готова. Его лицо было холодным от мороза. Он отошел от нее и зажег спичку. Запах дыма заполнил комнату. Лежа на спине, Элизабет поглаживала ослабевшей рукой широкое меховое покрывало. Приятное тепло распространилось по всему телу. Она чувствовала, как согреваются ее ноги, живот, щеки. Вдруг перед ее глазами возникло огромное лицо. Со всей решимостью она приблизилась к нему. Элизабет обняла Кристиана за шею, крепко прижалась к его груди и тихонько потерлась об нее головой, чтобы острее почувствовать удовольствие от этого объятия. Поцеловав, Кристиан стал ее раздевать. Элизабет не сопротивлялась, она лежала, сдерживая дыхание и ощущая учащенное сердцебиение в своей груди. Расшнурованные ботинки с грохотом упали на пол. Он расстегнул на ней кофточку, обнажив пугливые груди, соски которых он принялся нежно и с благоговением целовать. Элизабет вздрогнула и сжала губы. Острое, почти необъяснимое удовольствие распространилось по обоим холмикам нежной плоти, которые начали распускаться с молчаливой требовательностью. Она слабо запротестовала, когда его пальцы вцепились в ремень ее брюк, чтобы расстегнуть их и спустить до бедер. Но в то же время она сжала ягодицы так, чтобы Кристиану легче было это сделать. Теплый воздух обласкал ее бедра. Наконец она осознала себя абсолютно голой и что на нее впервые смотрел мужчина. Он покрывал ее тело бархатными поцелуями. И ей не было стыдно. Ей так хотелось, чтобы Кристиан еще раз обратился к ней на «ты». Но он молчал, глядя на нее и лаская. Затем он накрыл ее меховым покрывалом.
— Отдохни и согрейся, девочка моя, — сказал он наконец хриплым голосом. — Я сейчас вернусь.
Кристиан вошел в пристройку и задернул за собой занавеску. Элизабет услышала, как он раздевается.
Часы на церкви показывали двадцать минут седьмого. Ночная тьма легла на заснеженные крыши домов. Все окна в Межеве были освещены. Элизабет надела лыжи, чтобы поскорее добраться до гостиницы. Она скользила длинными шагами, с силой отталкиваясь палками. Морозный воздух проникал в ее легкие. Девушка слегка задыхалась от быстрого бега. Ее родители, наверное, сошли с ума от беспокойства. Они уже, конечно же, спросили у Греви, у сестер Легран и у всех лыжников в гостинице, не видели ли те ее на горе. А так как никто не мог им что-нибудь сказать о ней, родители наверняка вообразили себе, что с ней что-то случилось, например, она лежит раненая в снегу, совсем одна. Что скажет она им в свое оправдание за столь позднее возвращение? Она лихорадочно искала хоть какую-нибудь причину и не находила ее. Тем лучше! Когда она предстанет перед матерью, то положится на свое вдохновение, чтобы дать ответы на все ее вопросы. Навстречу ей попадались люди в шапках, натянутых на самые уши, уткнувшиеся носами в шарфы. Кто-то поздоровался с ней. Это был Куртуаз, бывший хозяин Фрикетты.
— Добрый вечер, мадемуазель! Как здоровье?
Проехали сани, весело звеня колокольчиками. Элизабет поднялась по небольшому склону и, сильно запыхавшись, остановилась. Минутой раньше, минутой позже, что это меняет? Ничто не шло в сравнение с событием, которое перевернуло всю ее жизнь. Ей достаточно было вспомнить о мужском теле, ощущении его тяжести, о его движениях, чтобы снова почувствовать всей своей плотью слабый отголосок боли и наслаждения, которые она испытала. Вся ее кожа под одеждой еще трепетала от томления, от воспоминания о его ласках. Все ее тело было покрыто его поцелуями. С каким победным и нежным видом смотрел на нее Кристиан, овладев ею впервые! Она часто пыталась представить себе, что же это такое — наслаждение от любви, но то, что она когда-то воображала себе, не имело ничего общего с тем открытием, которое она сделала для себя сегодня. Это грубое и в то же время такое нежное обладание ею, эта сладостная слабость на вершине блаженства! А те слова, которые он шептал ей в темноте, не разжимая объятий. А его тело, этот запах счастливого животного! Закрыв глаза, Элизабет широко раздувала ноздри, чтобы втянуть в себя запах его комнаты, разобранной постели. Но в ее грудь проникал только ночной холод. Надо было продолжать путь. Она снова оттолкнулась палками. Изо рта, клубясь, валил пар. На спуске она увеличила скорость. На ухабистой колее кончики ее лыж задрожали. Это была дорога на Глез. После большого поворота — гостиница. Сердце Элизабет сжалось от беспокойства. Освещение в заснеженном доме было тревожным. Каждое окно смотрело на нее с упреком. Родители Элизабет ждали ее, глядя в окно вместе со всеми клиентами. Она оставила лыжи у ворот и пошла навстречу буре с поднятой головой.
В холле стояла необычная тишина. Там не было ни Греви, ни сестер Легран. Люди, наслаждаясь теплом и покоем, читали газеты или играли в бридж в ожидании ужина. Когда девушка вошла, несколько человек оторвались от газет и повернули головы в ее сторону, однако она не увидела в их глазах никакого удивления. Улыбаясь, она медленно перевела взгляд на кабинет администратора: никого. Амелия и Пьер были наверняка заняты делами в буфетной. Путь был свободен. Откуда-то появилась Фрикетта и радостно подбежала к хозяйке. Она вся извивалась, прижав к полу передние лапки и задрав хвост.
— Да, да, ты у нас красавица! — прошептала Элизабет, лаская собаку.
Фрикетта побежала за ней, а Элизабет быстро пересекла холл и стала подниматься по лестнице вопреки своей привычке — на цыпочках. Ей не терпелось взглянуть на себя в зеркало. Она, конечно, уже видела себя в зеркале у Кристиана, когда одевалась, но ей казалось, что только собственное ее зеркало могло дать точное отражение. Девушка вошла в свою комнату, зажгла лампу и увидела в зеркале над раковиной свое отражение. Нет, она не изменилась! Во всяком случае, этого не было заметно с первого взгляда. И все-таки, этот блеск черных глаз, эта тень под глазами, эти губы, покрасневшие от поцелуев! Она вгляделась в себя внимательнее и решила, что женщиной она стала намного красивее. Пихта наблюдала в окно за всеми ее движениями. Элизабет повернулась к ней спиной, чтобы ополоснуть лицо и причесаться. Ощущение собственной красоты придавало ей уверенность в предстоящей встрече с матерью и отцом. Никакие упреки не смогут разрушить ее счастья. Ей даже хотелось, чтобы разразилась буря, после которой она сможет уединиться и думать только о Кристиане.
— Ты идешь, Фрикетта?
Бросив в зеркало последний взгляд, Элизабет вышла из комнаты и спустилась по лестнице с очень естественным видом. Когда она достигла первого этажа, из кухни быстро вышла ее мать. Лицо Амелии было бледным и страдальчески сморщенным, с двумя красноватыми пятнами на скулах, что являлось признаком большого недовольства, «Ну, началось!» — подумала Элизабет. Мысленно она уже приготовилась к отпору, ожидая удара.
— Пришла! — воскликнула Амелия. — Очень кстати. Я просто вне себя. Какой страшный человек! Какой мерзавец! Грязный тип!
— О ком ты говоришь, мама? — равнодушно спросила Элизабет.
— О шеф-поваре, о ком же еще! — с негодованием воскликнула Амелия.
Элизабет почувствовала внезапный прилив облегчения, но еще не осмеливалась радоваться.
— А что случилось, — тихо спросила она.
— Видишь ли, он пошел прогуляться в деревню. А в пять часов вернулся мертвецки пьяным. Стал кричать, размахивать ножом. Ну, отец-то дал ему отпор.
Теперь Элизабет поняла, что спасена. Весь гнев ее матери был направлен против шеф-повара! Амелия даже и не заметила, что ее дочь вернулась так поздно.