Прекрасная и неистовая Элизабет
Шрифт:
— Какой же ты лентяй! — воскликнула она со смехом.
— Все интеллигенты ленивы, — возразил он с комичным высокомерием.
— Так вот, я дам тебе способ превратить поездки в Париж в увеселительные прогулки!
— Какой?
— Ты опять сядешь за руль.
Он прямо-таки подскочил:
— Ты шутишь, Элизабет! Я тебе уже говорил, что терпеть этого не могу!
— Это потому, что ты водил машину всего несколько дней, а когда привыкнешь…
— Привычка ничего не изменит! У человека или бывают к этому способности или нет.
— Ты же
— По знакомству. Мама была в хороших отношениях с женой экзаменатора. Нет-нет, не настаивай. Я себя знаю. Мне не хочется попасть в катастрофу.
— Но ведь это просто глупо: иметь машину в гараже и не пользоваться ею!
— Но это никогда мне не мешало быть счастливым.
— Ладно! — ответила она твердо. — Если ты не хочешь водить машину, водить ее буду я.
— Вот так, просто? Прямо завтра?
— Нет. Я буду брать уроки вождения.
Он поцеловал ее и сказал:
— А тебе не хочется стать машинистом поезда на линии Сен-Жермен — Париж?
Задетая за живое и раздосадованная, Элизабет нервно рассмеялась:
— Ты мне не веришь? Вот увидишь, Патрис. Увидишь, на что я способна!
— Я уже знаю, — сказал он, почти опрокинув ее на сиденье. Пожилой господин проснулся, зевнул и поправил галстук. Элизабет и Патрис выпрямились. Они тихо сидели рядышком, но руки их были соединены, а в глазах все еще играли лукавые искорки.
За стеклом мелькал деревенский пейзаж: темное небо, серые дороги, домики с темными окнами, в которых жили люди, рано ложившиеся спать. С каждым ударом колес Париж становился все дальше с его толпами людей и огнями. Убаюканная покачиванием вагона, Элизабет могла представить себе, что уезжала с Патрисом в Марсель, Бордо или Межев… Ей стало немного грустно, она вновь увидела горы, гостиницу у дороги на Глез, колокольню, каток, ферму в снегу… Раздался гудок паровоза. За окном замелькали огни. Их попутчик снял свой чемодан с верхней полки и недоверчиво взвесил его в руке. Внутри что-то звякнуло. Элизабет надела шляпку.
Возвратившись домой, они увидели Мази, мадам Монастье и Фрикетту, ожидавших их в салоне при свете лампы.
Патрис с жаром взялся за работу. Ему хотелось добиться совершенства, поэтому несмотря ни на какие уговоры близких, он не хотел им показывать ни одного отрывка из своей партитуры, пока не убедится в том, что его не нужно будет переделывать. Каждый день он закрывался в салоне и вновь принимался за то, что сочинил накануне. Все говорили тихими голосами, чтобы не помешать ему.
Однажды утром, вернувшись после прогулки с Фрикеттой, Элизабет увидела Мази, которая сидела к ней спиной, напряженно вытянув шею. Она подошла к старой даме и увидела блаженное выражение ее лица.
— Он сыграл подряд два отрывка, — сказала она. Потом, посмотрев на Элизабет повнимательней, воскликнула:
— Что это с нами?
В левой руке под мышкой Элизабет держала большой пакет, завернутый в газету, а в правой — маленькую деревянную клетку, в которой прыгала серенькая птичка с красным клювом:
— Это бенгальская птичка из породы ткачиковых! Правда, красивая?
Мази поднесла лорнет к глазам, вгляделась и воскликнула:
— Просто очаровательная! Где вы ее купили?
— Я не купила ее, — сказала Элизабет. — На рынке стоял человек, дающий в качестве сувенира бенгальскую птичку всякому, кто покупал у него два килограмма мастики для пола.
— Значит, вы купили два килограмма мастики для пола?
— Да. Вот она, — сказала Элизабет, с трудом удерживая выскальзывающий пакет.
В этот момент подошла мадам Монастье. Она тоже пришла в восторг от птички. Женщины решили, что птичке будет тесно в такой маленькой клетке. Поэтому до покупки клетки большего размера Элизабет предложила поместить ее в корзину для салата. У молодой Евлалии как раз была одна, которой она не пользовалась. Достаточно было прикрыть картонкой верх, чтобы сделать из нее временное жилище. Испугавшись огромных лиц, склонившихся над ней, птичка дала взять себя в руки и перенести из одной тюрьмы в другую, не оказав ни малейшего сопротивления. Мази сказала: «Добро пожаловать!», но птичка нахохлилась и ничего не ответила.
— Любопытно, — сказала Мази, — я обожаю птиц, но у меня их никогда не было. Поздравляю вас с этой идеей, дитя мое! Когда Патрис закончит работу, мы устроим ему сюрприз.
— У меня для него есть еще один, более значительный, — сказала Элизабет.
— Да? — выдохнула мадам Монастье, и на ее лице появилось выражение такой легко угадываемой надежды, что Элизабет почувствовала, как краснеет.
Даже Мази оторвалась от корзины, внимательно посмотрев на эту молодую женщину, сказавшую, что подарит ее внуку нечто получше, чем эта бенгальская птичка. Стоя между этих женщин-матерей двух поколений, ожидавших от нее важного сообщения, Элизабет пожалела о том, что невольно ввела их в заблуждение. Опустив голову, она сказала:
— Я решила научиться водить машину.
— Что? — недоуменно переспросила Мази.
— Да, — продолжила Элизабет. — Я поступила в автошколу. Сегодня после обеда у меня первый урок.
Мадам Монастье была оглушена этой новостью. Лицо ее вытянулось, глаза потухли.
— Это и есть сюрприз? — пробормотала она.
— Да, мама, — скромно сказала Элизабет.
Мази легче пережила этот удар. Собираясь уже наклониться над люлькой правнука, она с такой же живостью заговорила об автомобиле:
— В добрый час! — воскликнула она. — Я всегда ругала Патриса за то, что он упорно отказывается водить машину. Если он увидит, что вы берете уроки, то ему тоже захочется, и он опять сядет за руль. Ведь вождение автомобиля — мужское занятие! Но его надо лишь подтолкнуть. Вы нашли самый лучший способ. Да, дитя мое, у вас есть голова на плечах! Мне это нравится. Что Вы об этом скажете, Луиза?
— Конечно-конечно, — поспешила сказать мадам Монастье. — Однако я надеюсь, что это столь неожиданное решение не рассердит Патриса.