Прекрасная пастушка
Шрифт:
Саша покрутил в пальцах рюмку, на дне ее осталась темно-коричневая лужица армянского коньяка.
Выходит, Виля оказалась недалека от истины. С тех пор как они расстались, он не поинтересовался ни разу, как она живет. И вообще жива ли.
Что это? Провалы в памяти? Поверхностность чувств? Почему он такой?
Раньше Саша никогда не думал об этом. Самокопание — не его удел. Но сейчас, на трезвую голову после выпитой бутылки коньяка, он мог сформулировать то, что всегда о себе знал: увлеченность собой, собственной жизнью, неудержимое стремление
Впрочем, с годами он с недоумением осознавал — ощущения повторяются, но он не верил в это до конца и с еще большим рвением устремлялся на поиски новых.
Выходит, Решетников, ты по-прежнему Сито-Решето? И жизнь твоя утекает в дырки…
Он покрутил головой и уперся локтями в стол. Положил голову на ладони и сильно вдавился в них лицом. Руки пахли коньяком.
Если честно, то в какой-то мере его удивила собственная реакция и собственная сила отчаяния на новость, которую он услышал от приятеля,
Может быть, потому, что у Вили родился мальчик? И в нем, Решетникове, так отчаянно завопил голос продолжения рода, который сидит в каждом мужчине? Значит, где-то глубоко в мозгу у него сидела тоска по сыну, но он дерзко заталкивал ее обратно, подальше, желая стать сыном самому себе, и поэтому — а ведь на самом деле именно поэтому, осенило его внезапно, — он остался таким попрыгунчиком в свои-то годы.
Так что же, он проживает чужую жизнь? Жизнь собственного сына?
Он замер.
Чужую жизнь? Ну конечно, если бы у него был сын, тогда он поделился бы с ним частью своей жизни. Но он не сделал этого, он все взял себе, полагая, что справится сам… С двойной-то ношей?
Зайдя в тупик в результате несвойственных ему долгих и мучительных размышлений, Решетников поднял голову и потянулся к бутылке. Поднял ее, покачал — пусто. Он поставил ее на место и вздохнул.
Павел сказал, что, по слухам, которые бродят по Арктике, мальчика после смерти Лены кто-то увез на материк. У Вили никого не было ни в Сибири, ни на Севере. Ее предки вышли из Белоруссии, но она давно осталась совсем одна.
Выходит, его сына кто-то сейчас растит. Мальчик считает чужого мужчину своим отцом, он никогда не узнает, откуда у него привычки, дурные и хорошие, почему у него такой цвет волос, а не другой. А интересно, у него рыжие волосы?
Ему никогда об этом не узнать.
Он застонал.
Мальчик, наверное, не помнит и свою настоящую мать.
Саше представилась большая круглая Земля, и он маленькой точкой на ней, его сын — еще меньшей точкой, а Виля — точкой в самой земле. Все рядом, но не вместе.
Решетников снова опустил лицо на руки. Он плакал впервые в своей взрослой жизни. Слезы текли в ладони, от его дыхания они пахли коньяком, а он не мог остановиться.
Павел храпел на диване, выводя такие музыкальные рулады, что, если бы Решетникова не выгнали из музыкальной школы, он вполне мог бы записать в нотную тетрадь музыку пьяного храпа и продать кому-нибудь. Какая удача, подумал он, наконец отнимая руки от лица, никто никогда не узнает, что самый веселый в мире мужик, самый бесшабашный, способен пустить слезу.
Со школы, он вполне мог бы записать в нотную тетрадь музыку пьяного храпа и продать кому-нибудь. Какая удача, подумал он, наконец, отнимая руки от лица, никто никогда не узнает, что самый веселый в мире мужик, самый бесшабашный, способен пустить слезу.
Не важно, если даже и после того, как выпил пол-литра коньяку в одиночку.
Утром Сашу разбудил телефонный звонок. Голова трещала, он с трудом оторвал ее от подушки.
— Вопрос на засыпку, — произнес незнакомый женский голос. — Что такое ОВ?
Мгновенно в памяти возник экран телевизора и реклама.
— Женские тампоны. И подите к черту со своими опросами! — Он швырнул трубку рядом с аппаратом, чтобы не приставали к нему с утра с глупостями. Трудная ночь самокопания прошла, надо выспаться и прийти в себя. Надоели эти опросы. Кто продает телефонные номера этим горе-социологам? Он бы точно врезал ему сейчас по морде.
Рита покрутила трубку в некотором недоумении, потому засмеялась. Что ж, каков вопрос, таков и ответ. Но этот ответ она и сама знает. Не тот он, совсем не тот. ОВ — это не тампоны.
И Решетников сейчас не тот. Наверное, развлекался всю ночь, подумала она, но эта мысль на сей раз не вызвала у неё чувства ревности.
С Ритой в последние годы так и бывало. Когда она ставила себе цель и шла к ней, то уже не обращала внимания на к препятствия, потому что поняла однажды: у нее не хватит сил справиться со всем, что попадается на пути. Поэтому она научилась замечать только то, что для нее важно, и проходить мимо, не вовлекаясь чувствами в то, что не важно, просто идти дальше и не оглядываться.
Что ж, придется сделать второй заход. Но уже иначе. Впрочем, этот ответ Саши Решетникова тоже кое-чего стоит. Не было ничего на Таймыре общезначимого под буквами ОВ. Если он не вылепил с ходу, стало быть, ОВ — секрет самой Лены.
Телефон зазвонил, Рита сняла трубку.
— Риточка, это мама Саши Решетникова. Вы еще не послали моему сыну фотографии? Нет? Какая удача. Не посылайте. Он приезжает сам. На выходные. Я ему скажу, чтобы он вам позвонил, как приедет.
— Спасибо, Серафима Андреевна, я как раз собиралась заклеить конверт и хотела узнать у вас поточнее адрес.
— Не трудитесь. Ему сами и отдадите. Может быть, выберете минутку и забежите к нам?
— Благодарю за приглашение. С удовольствием, если получится.
Рита положила трубку и стала соображать, а где она возьмет обещанные фотографии? Вот что значит врать, не думая, потом самой же приходится мучиться. Ну кто, спрашивается, тянул ее за язык, когда она в тот раз говорила с его матерью?
Рита металась по комнате — прекрасный шанс увидеть Решетникова, и на тебе! Из-за этих карточек шанс можно упустить.