Прекрасная тьма
Шрифт:
«Почему? Что я такого сделал?»
«Думаю, они не хотят, чтобы я общалась с теми, кто нарушает мое душевное спокойствие. По крайней мере Рис так сказала».
«То есть я нарушаю твое душевное спокойствие?»
«Конечно, нарушаешь, но не так, как они думают».
Когда дверь спальни наконец распахнулась, я бросил пакет и заключил Лену в объятья. С нашей последней встречи прошло всего несколько дней, но я успел соскучиться по ставшему родным запаху ее волос — лимону и розмарину, но сегодня аромат исчез. Я зарылся носом в ее волосы.
«Я тоже по тебе скучал».
На
Бабушка получила то, что хотела — ни единой сожженной книги, все вещи аккуратно разложены по местам. Это-то меня и беспокоило — ни единой написанной строчки, ни одного стихотворения, ни одной брошенной на пол страницы. Теперь стены были покрыты аккуратно приклеенными скотчем фотографиями, они превратились в своего рода забор, которым Лена отгородилась от мира.
«Священное место». «Покойся с миром». «Любимому». «Дочери».
На всех фотографиях были надгробия, снятые крупным планом, так что была хорошо видна грубая фактура камня и высеченные на них слова. Как много я на самом деле не знаю о ней, подумал я.
«Отцу». «Радость». «Отчаяние». «Вечный покой».
— Не знал, что ты увлекаешься фотографией.
— Да нет, не увлекаюсь, — смущенно ответила она.
— Они просто потрясающие!
— Говорят, мне это полезно. Я должна доказать всем, что понимаю, что он умер.
— Точно. Папе сказали, чтобы он вел дневник и записывал свои чувства.
Я тут же пожалел о сказанном. Не особенно лестное сравнение, но Лена, кажется, не обратила внимания. Интересно, сколько времени она провела с фотоаппаратом в «Саду вечного покоя» и как это все прошло мимо меня?
«Солдату». «Покойся с миром». «Сквозь темное стекло».
Я подошел к последней фотографии, единственной, которая выделялась среди прочих. «Харлей», прислоненный к надгробию. Блестящий, хромированный мотоцикл выглядел странно на фоне старых покосившихся надгробий. Чем дольше я смотрел на фотографию, тем сильнее билось сердце.
— А это что?
— Наверно, какой-то парень решил навестить могилку родственников, — небрежно махнув рукой, ответила Лена. — Просто… просто он оказался там, вот и все. Вообще-то я собиралась ее снять, освещение никуда не годится.
Она подошла к фотографии, открепила ее от черной стены, и та исчезла, остались только четыре пятнышка. За исключением фотографий, в комнате почти ничего не было, как будто Лена собрала вещи и уехала учиться в другой город. Пропала кровать. Пропали полки с книгами. Пропала старая люстра, которую мы так много раз заставляли качаться и боялись, что она рано или поздно упадет. На полу в центре комнаты лежал матрас, а рядом с ним — крошечный серебряный воробей. На меня нахлынули воспоминания о похоронах — вырванные с корнем магнолии, серебряная птичка на измазанной грязью ладони Лены. Я попытался выкинуть из головы воробья и не думать, почему
— Здесь все так изменилось…
— Ну, сам понимаешь. Весенняя уборка. А то я тут такой бардак развела.
На матрасе лежало несколько потрепанных книжек. Не глядя, я взял одну и раскрыл и сразу понял, что совершил ужасное преступление. Под заклеенной скотчем обложкой «Доктора Джекила и мистера Хайда» оказался блокнот со спиральным переплетом, и я посмел открыть его прямо у нее на глазах! Как ни в чем не бывало, как будто я имею полное право читать ее записи!
И тут я понял еще кое-что: почти все страницы были абсолютно чистыми! Мне стало нехорошо, совсем как в тот день, когда я обнаружил, что мой папа не пишет роман, а просто изрисовывает страницы странными каракулями одну за другой.
Лена никогда не расстается с блокнотом. Если она перестала записывать туда все, что приходит ей в голову, значит, все еще хуже, чем я думал.
— Итан! Ты что делаешь?!
— Прости, Эль, — умоляюще сказал я, закрывая блокнот. — Я думал, это просто книга. Ну, в смысле, он же выглядит как обычная книга! Мне и в голову бы не пришло, что ты оставишь свой блокнот на видном месте, где его кто угодно может прочитать.
Она даже не взглянула на меня, только крепче прижала блокнот к груди.
— Почему ты перестала писать? Я думал, ты любишь писать.
— Люблю, — коротко ответила она и протянула мне блокнот.
Лена пролистнула пустые страницы, и на них появились крошечные буквы, строчки наползали друг на друга, некоторые слова были зачеркнуты несколько раз, исправлены и переписаны заново.
— Ты наложила на него заклятие?
— Я стерла эти слова из реальности смертных. Если я не захочу показывать их кому-то, они будут видны только чародею.
— Отлично! Первый человек, которому может прийти в голову почитать твои записи, — Рис, и она чисто случайно чародейка.
— Зачем ей читать мой блокнот? Ей достаточно просто посмотреть на меня.
Рис обожала раздавать приказания и к тому же была крайне любопытна, но она — сивилла. Стоит ей посмотреть тебе в глаза, и она уже знает все твои сокровенные мысли, даже то, что ты еще только собираешься сделать. Поэтому я старался поменьше попадаться ей на глаза.
— И зачем же такая секретность? — спросил я, плюхнувшись на матрас.
— Не знаю, — грустно ответила Лена, тоже садясь. — Мне все время хочется писать. Может быть, мне кажется, что меня никто не понимает или не может понять.
— То есть я тебя понять не могу, — процедил я сквозь зубы.
— Я не это имела в виду.
— А кому еще из смертных может прийти в голову прочитать твои записи?
— Ты просто не понимаешь!
— А мне кажется, понимаю!
— Может быть, но не все!
— Я бы понял все, если бы ты хотя бы попыталась объяснить мне!
— Не получится, Итан. Я не могу объяснить.
— Дай мне блокнот, — попросил я, протянув руку.
— Ты все равно не сможешь там ничего прочитать, — скептически приподняла бровь Лена, протягивая мне блокнот.