Прекрасней всех
Шрифт:
«Значит, не настоящая твоя любовь, принцесса», — сказал кто-то… И на этом месте я очнулась. То есть как, ненастоящая?!
— Настоящая любовь всегда чары снимает, — ответил мне коротышка, который открыл гроб.
Я повернулась к Нэжу — снежинки падали на его лицо и не таяли.
— А вы вообще кто?
— Гномы мы, — вздохнули коротышки. — Принц нам свободное проживание обещал.
— И кровать мою починил, — вставил кто-то.
— И крышу…
Они его тут за слугу, что ли, держали? Моего жениха?!
— Это он поторопился, — буркнула я. — С крышей, — и, обняв Нэжа, посадила его в гробу и хорошенько встряхнула. Раз, другой.
Гномы, открыв рты, наблюдали.
— Принцесса… Ты что делаешь?
— Он яблоко отравленное съел, — я поднатужилась и снова тряхнула. — Я жду, когда оно из него выпадет!
Гномы переглянулись.
— Знаешь, принцесса… Мы, конечно, не люди, но даже мы знаем, что анатомически это невозможно. Тут настоящая любовь нужна…
А она, значит, анатомически очень поможет!
— Или противоядие! — осенило меня.
Я отпустила Нэжа, аккуратно уложила его на атласные белые подушки, захлопнула хрустальную крышку.
— Так, гномы, жениха моего сторожите — а я к королеве за противоядием!
И, не дожидаясь ответа, оседлала коня.
— Ну удачи тебе, принцесса, — хмыкнул кто-то из гномов.
Я рассудила, что противоядие, если оно и есть, королева держит в потайной комнатке с зеркалом. И чтобы тихонечко его оттуда украсть… В общем, мне в голову не пришло ничего лучше, чем вырастить вьюнок, чтобы тот оплёл полдворца, нашёл комнатку и достал противоядие. Для этого пришлось спрятаться у конюшни, распластаться на заледеневшем крыльце и надеяться, что никому из слуг не приспичит пройти тут в ближайший час.
Вьюн рос, крепчал, я, соответственно, слабела и рисковала получить в дополнении к мозговой горячке воспаление лёгких, когда над ухом сладенько произнесли:
— Явилась, красавица.
Видят боги, я бы превратила её в дуб, если бы не этот, в бездну его, вьюн…
…- Так и знала, что ты приедешь, — говорила ивэрская королева, правя моей кобылкой. Я тряслась в седле, как мешок с зерном. В чём-чём, а в ядах королева явно разбиралась. Что она мне понюхать дала такое, стоило мне тогда, у стены обернуться, не знаю — но голова теперь кружилась с каждой минутой всё сильнее.
— Я видела, как ты на мальчишку смотрела, — продолжала королева. — Знаешь, это ведь твоя вина. Мы с ним договорились: я дарю ему жизнь, и он тихонько её влачит где-нибудь в поле моего зрения, но не выпячиваясь, — она на мгновение умолкла, а я вспомнила уроки политики, даваемые мне мамочкой… Мда, в змеиную яму я руку сунула: искусная в ядах королева никак не могла отравить бедного Нэжа, как наверняка уморила короля. У принца были сторонники при дворе — они наверняка после убийства Его Величества теперь настороже. Слишком долго Ивэр жил при королях, а тут — королева при повзрослевшем-то принце. Шаткое равновесие политических группировок, нарушь его — Её Величество саму бы быстренько траванули. А то и повесили. Вот и нужен был спектакль с сердцем оленя — убрали неудобного принца из дворца (а что, вроде как сам ушёл), с глаз долой — из сердца вон. Интересно, королева потом гномов в убийстве обвинит? Очень удобно. А тут я… мешаюсь.
И Её Величество, словно подслушав мои мысли, продолжила:
— А тут ты. Со своей красотой… Короной… Я думала сначала выдать тебя замуж за одного из моих дурачков… А твоей матери сказала бы, что ты, примерная дочь, узнав о смерти жениха, выбрала себе другого… Но тогда бы ты жила, — она обернулась. — Красивая, красивее меня. Я не люблю быть второй. Я не позволю тебе отобрать у меня славу и любовь.
— Т-ты чокнутая, — прохрипела я, и она усмехнулась.
— Думай, что хочешь. Ты маленькая, глупая, себялюбивая девчонка, ты не знаешь, что такое бороться за трон. Тебе красота досталась даром… — она остановила лошадь. — А мне за неё пришлось сражаться. Чтобы быть самой красивой, первой, потому что только первая получает то, что хочет. Но тебе этого не понять, — она спустила меня с седла на землю, усадила под дерево.
— Чт-то ты со мной сд-делаешь?
Королева улыбнулась: сладко, нежно.
— Использую твой дар. Ты видела, лесов у нас мало, а дерево нынче в цене. Ты вырастишь для меня леса.
— Н-нет.
— Да. Знаешь, как когда-то приносили в жертву пленных эльфов?
Я закашлялась, пытаясь отползти от дерева.
— Ты станешь частью этого леса. И моя страна снова будет богата, — королева кивнула. — Прощай, девочка. Знаешь, мне тебя даже жаль. Такая красота — и хоть бы капелька ума…
Я смотрела ей вслед, смотрела, как она скрывается в метели, и думала, что это, бездна её забери, нечестно. Неправильно. Такие, как она, не должны выигрывать. Не должны получать всё, что хотят.
Но она уже получила. И я засыпала в снегу, ни на шажок не отдаляясь от обступивших меня деревьев. Жаль, как жаль… Мама расстроится… На кого она оставит трон? И гномы так и будут стоять печальным караулом у гроба Нэжа? Или додумаются сходить во дворец, привести тамошних служанок? Парочка девчонок точно была в него влюблена. И тогда, если эти служанки его поцелуют…
Так, стоп. Они его поцелуют, он проснётся, женится на них, может, даже сразу на двух. А я тут, как дура, сольюсь в экстазе с деревом? Ну нет!
Я дёрнулась — и нос к носу столкнулась с волком. Мгновение мы таращились друг на друга, потом я гаркнула: «Сидеть!» Он бухнулся на задницу, примяв снег и не сводя с меня оценивающего взгляда. С трудом, сжав зубы, я подняла руку, вцепилась ему в холку. Волк недовольно заворчал. «Вези меня», — прохрипела я, с трудом влезая ему на спину.
А потом мы скакали сквозь метель, и в голове у меня билась одна мысль: «Ну вас всех в бездну, целовать Нэжа буду я. Пусть он оживёт и покажет своей стерве-мачехе, где раки зимуют. Пусть он живёт…»
Не помню, были ли у гроба гномы — но кто-то же поднял крышку? Сама бы я не справилась: все силы потратила, только чтобы сесть рядом. «Живи, живи, ты должен. Если я не могу — за меня живи. Я хочу, я тебе свою силу отдам, хочешь? Только живи! Ради меня, себя, да хоть ради этих гномов — живи», — я наклонилась и коснулась холодных губ, солёных от моих слёз.
А потом они открылись — и украли мой вздох.
Нэж сел, непонимающе огляделся. Нашёл взглядом меня — я лежала рядом, на снегу, из последних сил цепляясь за хрустальную стенку гроба. Глаза его сделались удивлённые — и испуганные, одновременно.