Прекрасней всех
Шрифт:
Я усмехнулась.
— Видал? Я тебя по-настоящему люблю.
А потом его лицо снова исчезло среди снега и сумерек, холодных зимних сумерек…
Тусклый солнечный луч проник сквозь щель занавесок балдахина и лёг на мой нос. Я поморщилась — и проснулась.
И долго потом смотрела на украшенный снежинками синий балдахин, понимая: да, я не дома. Но неужели королева Ивэра одумалась? Или мне всё приснилось? Может быть, я свалилась с коня — и не было Нэжа в гробу, гномов, поцелуя?
Голова гудела, подтверждая версию про «свалилась». Что ж, надо разбираться. И нечего лежать, цепляясь за остатки сна — я умерла в нём, в конце концов. А Нэж… Я закусила губу: лучше он, чем я… Мама сказала бы именно так.
Я рывком села. С трудом поднялась. Шатаясь, по стеночке прошла к сундуку, вытащила первую попавшуюся накидку, надела. Я найду эту стерву, и она расколдует, напоит противоядием, — короче, оживит Нэжа. Чего бы мне это ни стоило. Надо будет, в ноги ей упаду. И в бездну маму с её принципами «ты, Анита, превыше всего».
Дворец изменился. Это было заметно с первого взгляда: свечи теперь жгли, не жалея, и слуги бегали кто с подсвечником, кто с ворохом белья, кто с подносом — и все косились на меня, кланялись, как могли. «Ваше Высочество».
Стоило мне свернуть к лестнице, как передо мной вырос гвардеец. Мысленно я отметила его цвета, незнакомые — а потом чуть не упала ему на руки.
— Отведи меня к королеве.
— К королю, вы хотели сказать, Ваше Высочество?
«Эта стерва ещё и замуж вышла, — сердито подумала я, цепляясь за руку гвардейца. — Это объясняет странную форму стражи. Цвета нового короля… принца-консорта, то есть, но когда чернь разбиралась в тонкостях титулов?»
— Веди.
На самом деле он меня почти нёс, потому что сияющие коридоры, лестницы и галереи я помню смутно. Только отдельные детали, как в бреду: статуя красавицы из чёрного древа, покрытого лаком — лицом копия Нэжа. Разноцветный заморский ковёр, мраморные кони перил, люстры — хрустальные снежинки…
Разбудил меня голос стражника:
— Ваше Величество, принцесса Полесья просит аудиенции…
— Требую, — перебила я, хватаясь за такую удобную бархатную портьеру и выпрямляясь.
Нэж в окружении незнакомых мне лордов стоял у письменного стола с разложенными на нём свитками, разбросанными перьями и парочкой чернильниц. И удивлённо смотрел на меня.
— Анита, ты снова разгуливаешь ночью в сорочке?
— Ш-ш-живо-о-ой, — прошипела я, цепляясь за портьеру. — Ты-ы-ы! — и, так как слова всю мощь моего гнева уже не отражали, паркет позади Нэжа вспучился и выплюнул розовый куст.
Принц… Король? не глядя на распускающиеся алые розы, прошёл ко мне, бросил удивлённым лордам через плечо: «Господа, я отлучусь ненадолго», подхватил меня и понёс обратно в спальню.
Мы молчали. Я злилась, Нэж задумчиво улыбался уголками губ, слуги тоже молча нам кланялись и спешили по своим делам.
Уже в спальне, уложив меня в кровать и поправив подушки, Нэж задумчиво спросил:
— Анита, ты не против провести свадьбу в Ивэре? Мы могли бы совместить её с коронацией.
Я не стала спрашивать, что он с королевой сделал — да и неважно это уже было. Вместо этого я сказала обиженно:
— Ты же меня не любишь.
Он усмехнулся и мягко погладил меня по волосам.
— Мы это обсуждали, Анита. Есть разница между любовью и развлечением, — и тише добавил: — Я не буду унижать любимую, не поклявшись ей в вечной верности перед алтарём.
— И ты мне поклянёшься? В Вечной верности? Перед алтарём?
— Обязательно, — он улыбнулся. — И лучше сделать это в Ивэре. Коронация, свадьба, Новогодье…
— Ново… чего?
Он наклонился и выдохнул мне в губы:
— Неважно, — а потом мы целовались и… что-то в этом есть, ну, что настоящая любовь даже мёртвого подымет. Такие вот поцелуи — они всё могут.
— Так я могу рассчитывать, что ты убедишь мать перенести свадьбу в Ивэр?
— Да-а-а…
— Отлично, — его глаза были совсем рядом: звёзды, каждая из которых отражала меня. — Ты действительно очень красива, Анита.
— Да… Это единственное моё достоинство?
Он усмехнулся:
— У тебя их достаточно, но скромность в их число точно не входит. Отдыхай, Анита.
Но он остался со мной, пока я не заснула — не очень долго, я думаю. И даже во сне мы были рядом.
Ёлка была пушистая, щедро посыпанная снегом и украшенная яблоками. И стояла она ровно там, где нас — уже завтра — должны были венчать.
— Я подумал, это символично, — сказал Нэж, глядя на ель, — дерево символизирует Полесье, снег — Ивэр, яблоки — любовь…
— Тогда надо ещё свечки по кругу поставить, раз уж ты гномов на свадьбу позвал, и хрустальный гроб, который они нам в подарок притащили, на видное место установить. Как символ моей отваги. Вот.
Нэж усмехнулся и притянул меня к себе.
— Ты полагаешь? Что ж, я подумаю…
Мы снова целовались. Мы только и делали в эти дни, что обсуждали политику и целовались. Жарко. Он жаркий оказывается, мой Нэж. И принципиальный — до свадьбы ни-ни.
Про королеву мы не говорили, только однажды я спросила:
— Почему ты дал ей тебя отравить?
Он с грустной улыбкой покачал головой.
— Тогда мне не за что было сражаться.
Надо ли говорить, что после этих слов мы снова целовались?
Ночью (наверное, из-за предсвадебной мозговой горячки) мне приснилась королева. Она плясала на нашей свадьбе, и на ногах у неё были раскалённые туфли.